Екатерина II полностью согласилась с объяснениями французского посла, да и самого Джонса. Какие бы то ни было обвинения с адмирала были сняты. Но законы света неумолимы. К тому же в высшем свете стали известны слова императрицы Екатерины, которая в ответ на очередную просьбу английского посла о высылке из пределов России пирата Поля Джонса не выдержала и сказала своему секретарю Боровиковскому:
— Этот Поль Жонес моряк хороший и храбрый, но уж больно у него врагов. Он как красная тряпка перед английским быком. И мне надо жертвовать кем-то одним.
После этого Джонса перестали приглашать на балы и приемы. Впрочем, чтобы разрядить обстановку, Екатерина дала Джонсу годичный отпуск. При желании он мог продлить его еще на два года с сохранением полного адмиральского жалованья, тем более что к этому времени не отличавшийся крепким здоровьем Джонс заболел простудой, быстро перешедшей в пневмонию. В те дни в письме Потемкину Екатерина отозвалась о Джонсе уже несколько в ином тоне: «Этот Поль Джонс обладал очень вздорным умом и совершенно заслуженно чествовался презренным сбродом».
18 августа 1789 года Джонс покидает Петербург. По дороге он ненадолго останавливается в Варшаве для встречи со своим соратником по Войне за независимость Соединенных Штатов генералом Костюшко. Через пять лет Костюшко станет одним из вдохновителей антирусского восстания в Польше. Подавлять восстание будет Александр Суворов. Но Поль Джонс об этом уже не узнает.
Из Варшавы Джонс направляется в Париж. Болезнь прогрессировала, и врачи рекомендовали ему остаться во Франции.
А Франция уже горела в революционном огне. В парке Монсо и Люксембургском саду обучали воинским приемам новобранцев. На каждом перекрестке работали оружейные мастерские. Все торопились куда-то. На шляпах мужчин красовались трехцветные кокарды. Женщины щеголяли в красных фригийских колпаках. Улицы изменили названия. Улица Ришелье теперь называлась улицей Закона. Сент-Антуанское предместье переименовали в предместье Славы. Бастилию народ разобрал по кирпичу, и теперь на ее месте стояла статуя Природы. Стены домов пестрели разноцветными афишами и объявлениями. Проходили отряды вооруженных добровольцев. Люди встречали их криками: «Да здравствует Революция!» В здании манежа заседал Конвент. Новые, незнакомые имена мелькали на страницах газет. Пахло войной и порохом. Все это было похоже на 1777 год в Штатах.
Поль явился на заседание Конвента и предложил свои услуги народным представителям.
— Ждите! — ответили ему так же, как не столь давно отвечали в российской адмиралтейств-коллегии.
И он опять ждал. Чтобы не терять даром время, он принялся за мемуары. Но рука, привыкшая к пистолету и сабле, плохо справлялась со словами. Получалось что-то вроде заметок на отдельных листах.
Париж, который некогда так блестяще принял первого республиканского капитана, теперь не обращал на него никакого внимания. Он был не нужен никому. В неприметном доме на Монторгеле Джонс снимал скромную комнату на мансарде. У него все больше начали распухать ноги. Вскоре он уже не мог натягивать на них сапоги и с трудом спускался на улицу. Затем истекли два года, оговоренные Екатериной II. Из России перестали присылать адмиральское жалованье. Пришла нищета. Но каждое утро консьержка видела, как из дверей их дома выходил, тяжело опираясь на палку, скромно одетый человек и, тяжело ступая больными ногами, шел на прогулку. Единственное, что осталось у Поля Джонса от былых времен, — это привычка к чистоте да бронзовый (почти индейский) цвет лица. Глядя на проносящиеся мимо кареты, Поль Джонс порой не выдерживал и кричал по-русски:
— Давай! Гони!
Вечерами он писал письма все тому же Безбородко, вице-канцлеру Остерману о развитии средиземноморской торговли, разрабатывал новую конструкцию большого 54-пушечного фрегата. Писал он и Екатерине. Но ответа ниоткуда не получал. В отчаянии Поль пишет письмо с просьбой о должности или хотя бы о небольшой пенсии во французский конвент, но тот даже не удостоил его ответом.
11 июля 1792 года Поль Джонс не вышел из дома. Дверь в его комнату была заперта, и консьержка позвала полицию. Сломали замок. На бедной постели в полной форме русского адмирала, скрестив на груди руки, лежал человек с чудовищно распухшими ногами. В изголовье кровати висела шпага с золотым эфесом, под которой нашли ордена — французский «За военные заслуги» и русский крест Святой Анны с муаровой лентой. В углу комнаты стоял обтянутый парусиной матросский сундучок, в котором хранилось несколько пар штопаного белья. Больше никаких вещей у Поля Джонса не было…
Впрочем, существует и другая версия его смерти. Согласно ей, он умер стоя, прислонившись к шкафу спиной, с томиком Вольтера в окостеневших пальцах. Врач поставил диагноз — смерть от водянки.
Выбрать грота-фал, пока ветер не спал, и волны ласкают борт,
Линейным кораблем мы опять придем сюда в английский порт:
Приведем мы сюда линейный корабль от носа и до кормы.
И весть с собой привезем про разбой того приватира мы.
Будет месть не плоха — его потроха на бизань мы повесим, как флаг,
Голова его сойдет за диплот, нашей власти на море знак.
Потравить фока-шкот, море пеной встает и ударяет в борт.
Нам платят монетой белых людей, а червонец их черен и тверд…
Похоронили Джонса на одном из парижских кладбищ. Национальное собрание Франции, воздавая честь Полю Джонсу, «много сделавшему для утверждения свободы своей страны, а, следовательно, и свержению французской монархии», похоронило его с воинскими почестями. Американский посланник во Франции Гувернер Моррис предпочел вместо похорон Поля Джонса посетить свою соседку госпожу де Нарбонн и еще нескольких приятных дам, а также пообедать у британского посла. В последний путь героя Америки, Франции и русского адмирала пришли проводить двенадцать человек, депутатов Национального собрания.
После смерти о нем вдруг вспомнили. Сначала император Наполеон посетовал на его раннюю смерть, полагая, что под командой Джонса французский флот не был бы разбит англичанами в битвах при Абукире и Трафальгаре. Затем Поль Джонс понадобился и Америке, когда та стала писать свою историю и ощутила недостаток в национальных героях. Спустя 59 лет американский конгресс спохватился и направил во Францию корабль за «останками национального героя».
По одним источникам, прах Поля Джонса нашли и эксгумировали. Впрочем, никто толком не знал, его ли это могила. Затем останки перевезли через океан и перезахоронили с салютом и прочими почестями. Есть, однако, версия, что останков Поля Джонса найти так и не удалось, а в 1912 году в церкви военно-морской академии в Бостоне был установлен пустой мраморный саркофаг с именем Поля Джонса.
Впоследствии даже бывшие соотечественники, англичане, простили Полю Джонсу его измену британской короне и начали гордиться им как своим великим противником. Во всяком случае, «Оксфордский справочник кораблей и морей» уделил Полю Джонсу на своих страницах места больше, чем иным британским адмиралам, и поместил его портрет. Англия, безусловно, могла бы гордиться Полем Джонсом как национальным героем, ведь родись он раньше лет на двести, в эпоху Елизаветы I, когда морское могущество королевства только зарождалось, то непременно соперничал бы в славе с Дрейком и его друзьями.
