Однако мне стало очень приятно. Колеблющиеся движения,покачивание моих обгорелых ног и мягкие прикосновения ее успокаивающих пальцевчерез ткань – все это было извращенно чудесно. Боль кончилась, остались простоощущения. На лицо мне упало покрывало.
Они поспешно продвигались вперед, скрипя ногами по снегу,один раз Бенджи поскользнулся и громко вскрикнул, но Сибил успела егоподхватить. Он перевел дух.
Скольких усилий им это стоит, еще и на таком морозе. Имнеобходимо попасть в тепло. Они вошли в отель, где жили. Едкий теплый воздухвырвался навстречу, несмотря на то что двери были открыты, и не успели онизакрыться, как по вестибюлю разлетелось эхо резких шагов туфелек Сибил ипоспешного шарканья сандалий Бенджика.
С внезапным взрывом боли в ногах и в спине я почувствовал,что согнулся вдвое, что колени мои поднялись вверх, а голова опрокинулась наних – мы забились в лифт. Я задавил крик в горле. Это сущие пустяки. Лифт,пропахший старыми моторами и надежным старым маслом, начал, дергаясь ипокачиваясь, подниматься вверх.
– Мы дома, дибук, – прошептал Бенджи, дыханием обжигаямне щеку, хватая меня рукой через одеяло и больно нажимая на голову. –Теперь ты в надежном месте, мы поймали тебя и больше не отпустим.
Клацанье замков, шаги по деревянному полу, запах ладана исвечей, стойких женских духов, густого лака для изысканных вещей, старыххолстов с потрескавшейся краской, свежих и невероятно приятных белых лилий.
Мое тело бережно уложили в пуховую постель, взбив одеяло, и,когда я опустился на шелк и бархат, подушки, казалось, растаяли подо мной.
В этом самом взъерошенном гнезде я заметил ее своиммысленным взором, золотистую, спящую, в белой рубашке, а она отдала ее такомустрашилищу.
– Не снимайте покрывало, – сказал я. Я знал, что именноэто и собрался сделать мой маленький друг.
Неустрашимый, он аккуратно сдвинул его. Одной выздоравливающейрукой я попытался схватить его, вернуть обратно, но мне удалось только согнутьобгоревшие пальцы.
Они встали над кроватью и рассматривали меня. Вокруг них,смешиваясь с теплом, вился свет – вокруг хрупких фигурок стройной фарфоровойдевушки, с чьей молочной кожи стерлись следы синяков, и маленькогомальчика-араба, мальчика-бедуина. Теперь я осознал, что таково его настоящеепроисхождение. Они бесстрашно уставились на то, что для человеческих глазявлялось зрелищем омерзительным.
– Какой ты блестящий! – сказал Бенджи. – Тебе небольно?
– Что нам сделать? – спросила Сибил приглушенным тоном,как будто меня мог поранить даже ее голос. Она прикрыла рот руками. Непокорныепряди ее густых прямых светлых волос двигались на свету, руки посинели отхолода, и она не могла сдержать дрожь. Бедное скромное создание, такое хрупкое.Ее ночная рубашка помялась – тонкий белый хлопок, расшитый цветами, с оборкамииз узких прочных кружев, одеяние девственницы. Ее глаза наполнилисьсочувствием.
– Знай, что у меня за душа, мой ангел, – сказаля. – Я – существо испорченное. Бог меня не принял. Дьявол тоже не принял.Я поднялся к солнцу, чтобы они забрали мою душу. Она была любящей, не бояласьни адского огня, ни боли. Но моим чистилищем, моей темницей стала наша земля,эта самая земля. Не знаю, как я попал к вам в тот раз. Не знаю, какая силаподарила мне несколько кратких секунд, чтобы появиться здесь, в вашей комнате,и встать между тобой и смертью, нависшей над тобой как тень.
– Нет-нет, – в страхе прошептала она, поблескиваяглазами в тусклом свете комнаты. – Он ни за что меня не убил бы.
– Нет, еще как убил бы! – сказал я, и Бенджи произнесточно такие же слова следом за мной.
– Он напился, ему было наплевать, что он делает, –мгновенно взорвался Бенджи, – у него были здоровенные, неуклюжие, поганыеруки, ему было наплевать, что он делает, а когда он в последний раз ударилтебя, ты пролежала два часа в этой постели, как мертвая, и даже не шелохнулась!Ты что, думаешь, дибук убил бы твоего брата просто так?
– Я думаю, он прав, моя красавица, – сказал я. Говоритьбыло очень трудно. С каждым словом приходилось приподнимать грудь. Вдруг мнеотчаянно, безумно захотелось посмотреться в зеркало. Я заворочался и повернулсяна кровати, но застыл от боли. Их охватила паника.
– Не двигайся, дибук, не надо! – взмолилсяБенджи. – Сибил, шелк, тащи сюда шелковые платки, мы его завернем.
– Нет! – прошептал я. – Накройте меня покрывалом.Если вы так хотите видеть мое лицо, оставьте его, но остальное закройте. Или...
– Или что, дибук, говори!
– Поднимите меня, чтобы я увидел, на что я похож. Поставьтеменя перед высоким зеркалом.
Они озадаченно замолчали. Длинные золотые волосы Сибилулеглись и ровным льняным слоем легли на ее большую грудь. Бенджи жевал губу.
По всей комнате плыли краски. Голубой шелк, прибитый коштукатуренным стенам, кипы богато расшитых подушек вокруг, золотая бахрома, атам, подальше, на люстре качаются стеклянные палочки, пропитанные всемисверкающими цветами радуги. Я вообразил, что слышу звенящую песню стекла присоприкосновении палочек. Моему слабому помутившемуся рассудку казалось, что яникогда еще не видел столь неподдельного великолепия, что за все эти годы язабыл, насколько ярок и совершенен мир.
Я закрыл глаза, прижав к сердцу образ комнаты. Я вдохнулпоглубже сладкий, чистый аромат лилий, борясь с благоуханием их крови.
– Вы не дадите мне посмотреть на те цветы? – прошепталя.
Обуглились ли мои губы? Видны ли им мои клыки, и пожелтелили они от огня? Лежа на шелковой простыне, я погрузился в дремотное состояние.Я дремал, и мне показалось, что теперь можно и заснуть, в безопасности, вполной безопасности. Лилии стояли рядом. Я снова протянул руку. Я потрогалпальцами лепестки, и по моему лицу покатились слезы. Неужели они из чистойкрови? Я молил Бога, чтобы это было не так, но услышал, как испуганно вскрикнулБенджи и тихо зашептала Сибил, призывая его к молчанию.
– Когда это случилось, мне было, кажется, летсемнадцать, – сказал я. – Это было сотни лет назад. На самом деле ябыл слишком маленький. Мой создатель любил меня; он не считал, что мы плохие.Он думал, мы можем питаться плохими людьми. Если бы я не умирал, он подождалбы. Он хотел, чтобы я узнал побольше, подготовился.
Я открыл глаза. Я их загипнотизировал! Они опять видели тогомальчика, каким я был раньше. Я сделал это непреднамеренно.
– Какой же красивый! – сказал Бенджи. – Какой тыпрекрасный, дибук.
