предусматривалось его конфессией и, следовательно, было ересью или бесовщиной.
— Это невозможно! — вскричал он, зябко кутаясь от их рассказа в серо-коричневый балахон.
— А мы с трудом, — согласился Фома и напомнил. — Обогреться бы, а, добрый человек?
— Не велено! Идите откуда пришли! Ходют тут всякие!..
Фома пытался объяснить что-то про собаку, которую хозяин… про милосердие и погоду, про то, что в конце концов, не монашеское это дело отказывать в приюте бедным сирым странникам, но смотритель захлопнул окошечко, оставив только две бойницы с боков, из которых дорога просматривалась на добрые полкилометра.
— Эй, дядя! — удивился Фома. — Я сейчас…
— Не надо! — остановил его Доктор. — Сюда идут…
К воротам приближалась повозка в сопровождении шестерых человек, тоже монахов, судя по балахонам с капюшонами. Маленькая худая кляча с трудом тащила груженую повозку и та скрипела изо всех сил, словно помогая лошаденке сделать очередной трудный шаг и одновременно визгливо извиняясь. Дорога забирала все круче вверх и монахи постепенно, один за одним, впрягались в телегу, помогая вьючному животному.
Смотритель тоже увидел неспешную процессию и вышел из будки, подозрительно косясь на Доктора и Фому. В руке у него, как бы случайно, была недвусмысленная дубина. На всякий случай он еще угрожающе ворчал что-то себе под нос, как сторожевой пес.
Обменявшись с прибывшими несколькими словами, сторож пропустил их, открыв ворота ровно настолько, насколько нужно было телеге. Прибывшие монахи молча протащили повозку мимо сайтеров, не удостоив их взглядом, нахлобучив капюшоны до самого носа, только кряхтя от усилий при глубоких выбоинах в крутом подъеме. На повозке лежал укрытый до подбородка худой и изможденный человек с белыми губами и с совершенно мертвыми глазами — больной. Это было видно по дыханию — прерывистому и неглубокому. У больного были ослепительно седые волосы, брови и ресницы…
Ворота закрылись, смотритель быстро юркнул в свою будку.
— Странные монахи! — сказал Доктор.
— Я и говорю, какие-то совсем не братья во погоде!
— Придется посмотреть, что они так прячут, что совесть потеряли?
— Как?
— Так же, — пожал плечами Доктор.
— Что — и через стены можно?
— Можно. Пошли отсюда!..
Подножье замка имело отрицательный уклон, поэтому леденящий дождь хлестал не так сильно, здесь было даже несколько деревьев с кустарниками. Они обошли скалу, ища по приметам Доктора наиболее удобное место для проникновения.
— Вообще-то, все равно, — пояснил он, — но не хочется возиться с большим массивом, поэтому лучше выбрать стену потоньше.
— А в чем принцип? Я не помню, чтобы нас этому учили. Я что-то пропустил?
— Нет, это наше фирменное — оборотневское, долго объяснять.
— Ничего, пока выберем место… Это же ноу-хау, Док! Неужели у тебя нет желания поделиться — авторского зуда?
— Я не тщеславен.
— Тогда тем более, давай, не тщись!
— Ну, если схематично, то это выглядит так… К терминам не придирайся, они условны, я еще сам не все до конца прояснил. Представь себе полотно, это Вселенная, в полотне нить — это отдельная реальность, пространство с отдельными законами: физическими и метафизическими. Эту нить состоит из множества ворсинок — понятийных пространств, поскольку каждому миру имманентны определенные понятия. Нужно только вычленить объем данного понятия и ты в состоянии создать понятийное пространство. Это индивидуальные пространства, поскольку индивидуальны ощущения объема понятия и его нюансов…
— Когда тебе нужно преодолеть препятствие, ты вычленяешь в нем понятийное пространство, в котором отсутствует понятие материального… и проходишь. Материальные объекты при этом не исчезают, они существуют, но обозначены другими понятиями и ощущениями. Только проходя через твердое, ты ощущаешь пространство более вязким и плотным, нежели прыгая через пропасть. Этот принцип отличается от телепортации, он менее энергоемок и менее заметен, с точки зрения структурных изменений всего пространства. Для стороннего наблюдателя ты не исчезаешь совсем, остается эфирный след, но отражатели, настроенные на быстрое и грубое перемещение, на него не реагируют.
— Есть только один недостаток, но весьма существенный, передвигаться в понятийном пространстве значительно опаснее. При телепортации ты связываешь в узел все пространство и перемещаешься из одной точки в другую, как по полотну, а здесь — только волосок из веревки этого полотна. Нужна не только сверхчувствительность для ощущения всех нюансов понятия, но и способность удерживать эти ощущения на протяжении всего перехода, то есть находиться на определенной частоте и интенсивности ощущения данного понятия довольно длительное время. В противном случае, проходя через скалу, ты можешь навсегда остаться в ней.
— С ума сойти, Док, это же докторская! Я, правда, ничего не понял. Как же ты перетащил меня через пропасть, если понятийные пространства индивидуальны?
— Мы же договорились на что настраиваемся.
— А если я — у-ух!..
— Я тебя страховал, так как понятие одно, но конечно все зависит от тебя…
— А здесь ты меня подстрахуешь?.. — Фома постучал по гладкой черной стене, мимо которой они проходили, та отозвалась гулко и звонко.
— О! — удивился он.
— Я уже не удивляюсь, — хмыкнул Доктор. — Все у тебя, как-то, невзначай что ли!
— А ты что думаешь, что мир был создан взначай? — спросил Фома. — Очень даже случайно и неприлично, как отрыжка при даме. Здесь, наверное и призраки есть!
— Кстати, призраки находятся и передвигаются именно в понятийных пространствах. Чем ближе они к грубому, материальному, тем явственнее люди их видят. Многие фантомы тоже чисто понятийные феномены. Мы с тобой, перемещаясь в понятийном пространстве, для окружающих становимся теми же призраками.
— Ага, значит, если их здесь и не было, так будут! Я прямо к настоятелю попрусь и поинтересуюсь, насчет «не велено», что за религия такая немилосердная?.. Ну что, идем? Ты закончил со своей лекцией?
— Да. Следующая лекция будет об интуиции и осознанном выборе.
— И ты будешь защищать осознанный выбор, против моего «невзначая», конечно!
— Конечно!
— Ну, тогда пошли, мне не о чем с тобой