руках, поэтому я не могу сказать, выглядит ли она счастливой или нет. Ее платье — красивое, приталенное, из кружева и атласа, лиф с длинными рукавами и плечами, кружево до самой атласной юбки, которая развевается по узкому ковру прохода, когда она идет. Она не сводит глаз с цветов до самого алтаря, когда ее отец делает паузу, готовясь подать руку Петру.
У меня перехватывает дыхание, когда священник подходит к алтарю, и я слышу те же слова, которые предрешили мою судьбу всего два месяца назад.
Если у кого-то есть возражения против того, почему эти двое должны сочетаться браком…
Никто не произносит ни слова. Я медленно выдыхаю, готовясь к оставшейся части церемонии, а мысли уже мчатся вперед, к тому моменту, когда я смогу вернуться в отель вместе с Сальваторе, и все это останется в прошлом.
Я слышу, как закрываются двери церкви, тяжелый стук дерева эхом разносится по комнате. А следом за этим звуком — громкий щелчок старинного замка. Я поворачиваюсь, как раз в тот момент, когда Сальваторе хватает меня за руку, и у меня сводит живот. Десять вооруженных людей Братвы в черных ботинках сгруппировались перед дверью, и еще больше их высыпало из задней части церкви, окружив алтарь.
Сальваторе поднимает меня на ноги, и гости начинают подниматься со скамей, паника заполняет комнату. Я слышу крики Беллы, слышу, как Сальваторе обращается ко мне, как наша охрана пытается пробиться к нам, но все это такой хаос, что мне кажется, будто я тону. Я ничего не слышу из-за стука сердца в ушах, ни о чем не могу думать, кроме ужаса в глазах Беллы и самодовольства в глазах Петра, когда его взгляд наконец встречается с моим. Он смотрит мимо нее, прямо на меня, и я знаю.
Я знаю, почему Игорь согласился на это с самого начала.
Они планировали это все время.
Раздаются выстрелы, и я вскрикиваю. Тяжелая рука ложится на мою вторую руку, оттаскивая меня назад. На мгновение я оказываюсь между этой рукой и Сальваторе, меня тащат в двух разных направлениях, пока мой похититель не освобождает меня, оттаскивая назад.
— Сальваторе! — Я выкрикиваю его имя, и он поворачивается, но волна гостей и охраны, как мафиози, так и Братвы, уже влилась в оставленное мной пространство, разделяя нас. Я снова зову его, слышу, как он выкрикивает мое имя, но меня тащат назад, тяжелые руки обхватывают меня, и я бьюсь, бьюсь, бьюсь и кричу, изворачиваясь, чтобы увидеть, кто меня схватил.
Человек Братвы. Он может быть кем угодно. Лицо его спокойно, без выражения, и еще четверо мужчин окружают нас, когда меня оттаскивают в тень церкви, к задней двери, которую кто-то отпирает, чтобы выпустить нас. Я снова бьюсь, извиваюсь, пытаясь упереться ногами в пол, чтобы вырваться из его хватки, но он поднимает меня, как мешок с картошкой, словно я ничего не вешу, и тащит меня через заднюю дверь к ожидающей, несущейся машине.
Я кричу снова, снова и снова, до хрипоты в горле, но никто не приходит. Я чувствую, как на мне рвется платье, когда он заталкивает меня в машину, и чуть не падаю лицом вперед на колени другого охранника, который смеется и грубо хватает меня.
— Ты много шумишь, Девочка, — рычит он. — Пора с этим что-то делать.
Я пытаюсь вырваться из его хватки, но дверь уже закрыта, машина движется, и он мгновенно прижимает меня к двери. В панике я нащупываю ручку, чтобы открыть ее, предпочитая вылететь на улицу из движущейся машины, чем оказаться запертой здесь с ним. Но она заперта, и бежать некуда.
— Хорошая попытка, Девочка, — говорит он, зубасто ухмыляясь. — Но теперь тебе некуда бежать.
Я вижу блеск иглы в его руке и чувствую укол в шею. Он отстраняется, откидываясь на спинку сиденья, и через мгновение я понимаю, почему, когда мир начинает вращаться вокруг меня.
Меня накачали наркотиками. Я вот-вот потеряю сознание. И я понятия не имею, где окажусь, когда проснусь.
Сальваторе.
Его лицо, его имя — последнее, что проносится у меня в голове, прежде чем мир погружается во тьму.
И я опускаюсь на кожаное сиденье автомобиля, теряя сознание.
25
ДЖИА
Я понятия не имею, сколько времени проходит до того, как я просыпаюсь. Когда я просыпаюсь, на улице уже темно. Я лежу в кровати, и мне требуется мгновение, чтобы смыть липкое ощущение с глаз и пробиться сквозь туман в голове, чтобы понять, что я нахожусь в гостиничном номере.
Не в своем номере. Чужом, поменьше и не таком роскошном. Пуховое одеяло царапается под ногами, шелковая юбка запуталась в коленях, а руки болят так же сильно, как и голова. Только через секунду я понимаю, почему — мои руки прикованы наручниками к изголовью кровати, удерживая меня на месте.
Я пленница. Пленница Братвы.
Страх пронзает меня, горячий и острый, не только за себя, но и за своего ребенка. Я знаю о своей беременности меньше суток, а уже боюсь, чего меня могут лишить.
Мы должны были знать. Но я не могу злиться на Сальваторе. Он хотел верить, что сможет все исправить. Что он сможет защитить меня и при этом выполнить волю отца, думая, что он сможет заключить сделку с Братвой, которая загладит вину за то, что он украл меня у Петра у алтаря, и ему удастся все уладить.
Он ошибался, и мое сердце разрывается при мысли о том, что сейчас с ним происходит, как он, должно быть, в бешенстве.
Если он вообще жив.
Я зажмуриваю глаза. Я не буду так думать. Не буду. Если я это сделаю, то развалюсь по швам.
Дверь в комнату открывается, и мои глаза распахиваются. На мгновение мне кажется, что сердце остановится в груди.
Петр стоит там, все еще в своем свадебном костюме, и я чувствую прилив тошноты. Желчь поднимается в горле, и я пытаюсь сесть, несмотря на то что мои руки прикованы наручниками к кровати, чувствуя себя слишком уязвимой в своем нынешнем положении.
Он оценивающе смотрит на меня, на его губах играет маленькая довольная улыбка, и страх сменяется тошнотой в моем желудке.
— Это заняло больше времени, чем ожидалось, но вот ты здесь, Джиа. В постели, в ожидании меня, как и должно было быть.
— Пошел ты. — Я выплевываю это без раздумий, кипя от внезапного гнева, но он только смеется.
— Таков был план. Жениться на
