начальник бани:
«Все вши должны быть мертвы!»
«Пане Герман, теперь мне ясно:
Ты как был, так и останешься варваром!»
Вернемся к записям.
«За спиной бегущих мужчин – изба с надписью Badeanstalt. Баня. Надпись над стихотворением: O, diese Barbaren! “О, эти варвары!” Смешно?
Сколько трудился Герман-германец над “дер Иваном”, вводил просвещение, шпицрутены, бани, электричество, всё напрасно. Дер Иван убегает от цивилизации, от своего будущего. В лаптях, в театральных лохмотьях, со своими вечными вшами.
Герман бежит за Иваном, хватая его за талию.
Что это напоминает?
Нет, не Мойдодыра. Мойдодыр, “кривоногий и хромой”, появится потом… Итак, вторая попытка. Что – это – напоминает?
Правильно. Аполлон и Дафна. Солнечный бог и дочь темной Геи-Земли. Он бежит за ней, выкрикивая тенором признания в любви. Она бежит от него, как тьма от света. Он нагоняет ее, солнечно обнимает, солнечно валит на землю. Она из последних темных сил взывает к матери Гее. И ее руки превращаются в ветви, ноги – в ствол. Несколько секунд Аполлон судорожно гладит кору. Отходит. Его лица не видно. Дерево шумит на ветру…
Так и здесь. Долгая погоня солнечного и чистоплотного Германа за Иваном с его темнотой, вшами, густыми лесами и ледяными пространствами. Всякий раз, когда Герман его настигал, Иван превращался в дерево, болото, огонь».
…Она не могла читать дальше. Он выпил, высосал из нее эти мысли. Сожженный. Если бы не он, она бы давно написала книгу. Подписывала бы ее уцелевшим друзьям, указывала бы в резюме. Бы, бы, бы… Он брал ее мысли и делал своими. И саму ее брал и делал своей. Чтобы не указывать первоисточник. Чтобы потом забыть.
«O, diese Barbaren!» Бумага, тушь. Надпись в левом верхнем углу: Gröbel, 1917.
80
И последняя цитата.
Выступая в ООН в 1974 году, глава Алжира, полковник Хуари Бумедьен сказал: «Однажды миллионы мужчин покинут Южное полушарие и направятся в Северное. И они пойдут туда не как друзья. Они пойдут туда, чтобы завоевать его. И они завоюют его своими сыновьями. Утробы наших женщин дадут нам победу».
И небольшой комментарий Сожженного: «История закончилась в 1973 году, история Запада. Полковник с неприличным именем точно предсказал, как будет выглядеть постистория. Хотя нет, не совсем точно. Точнее было бы: “Утробы наших и ваших женщин дадут нам победу”».
Дальше приводить цитаты нет смысла, не так ли? Она не слышит ответа. Хотя бы мазните пальцем по экрану. Или загните страницу. Она почувствует.
Шел дождь, она захлопнула ноутбук и вышла на улицу. Раскрыла зонт; подумав, закрыла. Шла под каплями, пытаясь вернуть чувство мокрого батумского детства.
81
Она пришла к Сожженному.
Он жил на Картойзерштрассе, в самой тихой и уютной части города. Прошла мимо унылых гэдээровских многоэтажек, свернула в сторону Геры. Дул ветер.
Когда она вошла, он лежал в ванне. В потемках, без света.
Она часто теперь находила его в ванне. Ему казалось, что ему так легче.
Присела на край, поболтала в воде ладонью.
– Добавить погорячее?
Он приоткрыл глаз и помотал головой. Ее приходам он не удивлялся.
– Вылезешь?
Он снова пошевелил головой. Нет.
– Так нельзя. Сколько ты так уже лежишь?
Сняла с крючка полотенце.
– Хочу быть всегда в ванне, – улыбнулся.
Последние слова произнес отчетливо «в Анне».
– Ты что… узнал меня?
– Да. Ты – Ута.
Значит, послышалось.
– «Ута» – сокращенно от «утрата», – он пошевелил ногами. – Залезешь ко мне?
Теперь ее черед помотать головой:
– Ты ничего не понял.
– Ты же Ута. Уточка должна плавать.
– Еще что уточка должна делать?.. Ладно, отпусти.
Он выпустил ее руку. Вытерла ее полотенцем.
– А это что? – потрогала какую-то тряпку, вначале приняла ее за банный халат.
– Костюм инквизитора.
Сожженный, морщась, поднялся. Снял с вешалки, стал натягивать на себя.
– Вытрись хотя бы, – сунула ему полотенце.
Сожженный отвел ее руку. Придерживаясь за стену, вылез из ванны.
– Косплеевская дешевка. – Она разглядывала костюм. – На какой свалке выкопал?
– Прислали.
Что-то вроде рясы доминиканца. Или куклуксклановца.
– Подожди…
Достала хэнди и сфотографировала его в этом. Вода с хрипом утекла в отверстие.
Еще раз посмотрела на этот… костюм инквизитора. Стала стягивать с него. Он вопросительно поглядел.
– Оставайся лучше… в костюме Адама.
– Он у меня старомодный.
– Есть аксессуары, которые не выходят из моды…
Экфрасис № 11
Они сидят, прижавшись друг к другу.
На нем – прусский мундир с красным стоячим воротничком, тяжелыми пуговицами и ремнем с золотистой бляшкой.
На ней – розовое платье с кружевами, удачно оттеняющее белизну ее кожи.
А его темно-синий мундир почти сливается с его лицом. Темным, совершенно темным улыбающимся лицом.
Художник даже слегка погрешил против правды, сделав и белки глаз темными. И зубы. Вероятно, чтобы усилить впечатление. Это ему удалось.
За любовниками – серая стена.
Штукатурка кое-где отошла, оголилась кирпичная кладка. Но им до этого нет дела. Они счастливы: sie sind glücklich.
…Они сидят на кухоньке Сожженного. Темнеет. Хэнди с обнимающейся парой (заставка) прислонен к пустому заварочному чайнику. Когда изображение гаснет, она оживляет его прикосновением.
Она выплеснула в унитаз остатки доисторической заварки. «Труп чая», – как сказал Сожженный, следя за ее действиями. Почему он сам не вылил? «Забыл».
Она не стала заваривать новый. Сожженный пьет кофе. Сейчас ему станет хуже, от кофе ему всегда хуже. А может, обойдется… Нет, снова трогает голову, плечи (змеи продолжают свое дело). А она пьет воду, просто воду. Чай она будет пить ночью. С человеком, который помнит ее имя.
Они молчат. Как те двое на картине.
– Вспомнил, кого они мне напоминают, – прерывает молчание Сожженный.
Он – вспомнил.
Она облокотилась о стол и приготовилась вытерпеть небольшую лекцию.
– «Союз Земли и Воды» Рубенса. Найдешь?
Вздохнув, она роется в смартфоне.
– Эта?
Смуглая, почти чернокожая Земля (в образе старика) и ослепительно белокожая Вода.
– И что похожего? – Она то увеличивает, то уменьшает изображение. – Вполне европеоидный дядька. Только в солярии перележал.
– «Европеоидный»? Вот ты и рассуждаешь, как расист.
– Тогда уже – как расистка.
– Как расистка.
– Спасибо!
Ей хочется уйти.
– Главное – кожа и ее цвет, – примирительным тоном изрекает Сожженный. – Кожа и ее отношения с солнцем, водой, землей… Темный – цвет земли.
– Я замечала.
– Как ты думаешь, какого цвета была кожа Адама?
– Хочешь сказать, он был негром?
– Он был создан из земли. «Адамá» по-древнееврейски «земля».
– Ты это уже мне говорил.
Она помнит всё.
– А «Адам»…
– «Сын земли»?
– Н-нет… – Сожженный потер висок. – «Человеческий род». «Все-люди». Все в одном. И кожа у него… – посмотрел на свои руки. – Что-то вроде
