хорош. Сопли распустил. Жалейте меня. Любите. В попу целуйте. А никто жалеть не будет. Этот мир пацифизмом не страдает. Они этой болезнью в пелёнках переболели. Если, конечно, у них были и пелёнки, и детство, в чём я сейчас очень сильно сомневаюсь. А с виду все такие милые и респектабельные, вот прямо приходи глядеть. Но копнёшь чуть поглубже… И всё! Куда что девается?! Такое ощущение, что эта респектабельность видна только мне. Некая ширма, скрывающая всё от посторонних глаз. А чьи здесь глаза посторонние? Правильно — мои. А вот зачем их прикрывать ширмой — не понятно. Что я такого могу там увидеть, чего видеть не должен?
Этот вопрос настолько увлёк меня, что я перестал следить за дорогой. Раньше я двигался по каким-то ориентирам: вот от этого деревца до той кочки, от кочки до лужицы, от лужицы… А вот именно от лужицы я и пошёл, чёрт знает куда.
Короче, я заблудился. Не то чтобы я и раньше представлял себе, куда идти. Но теперь я даже приблизительно не догадывался, куда вернуться.
То уютное озерцо с теперь уже казавшейся такой милой рыбой и обалденной русалкой растворились для меня в лесной чаще и были сейчас недостижимее моего дивана.
Я обвёл местность рассеянным взглядом, надеясь зацепиться хоть за какой-то ориентир, но, увы, взгляд, пробежав все триста шестьдесят градусов кругового обзора, вернулся ни с чем. Можно было идти в любую сторону и, положившись на удачу, попытаться куда-нибудь выбраться. Вот только удача — девушка непредсказуемая, и надеяться на неё — хуже чем играть в русскую рулетку. Никогда не знаешь, в какой момент зачешется её левая пятка и она выкинет очередной фортель. Поэтому я пошёл, как я считал, на север.
Русские всегда идут на север, и никто не знает почему. Думаю, книга Киплинга здесь не причём. Просто одна из черт русской души. Чуть что — мы идём на север. Но если надо сходим и на юг, особенно если нас очень попросить, то можно и сходить. Турки больше десяти раз просили. А мы и не отказывали. Эх, сейчас бы на Эгейское море, а не вот это вот всё.
— Это ещё куда? — прозвучал вопрос в моей голове.
— Туда, — спокойно ответил я, не особенно задумываясь, кто со мной заговорил. Привык, наверное, чего каждый раз подпрыгивать.
— Нет тут такого моря, — убедительно заверили меня.
— А какое есть? — наивно переспросил я.
— Это смотря для чего. Если на предмет утопиться, то подойдёт ближайшее…
— А если на предмет курорта?
— На куда?
— Поплавать в тёплой солёной водичке, позагорать на нежном солнышке, охладиться парочкой коктейлей и поглазеть на обворожительных девчонок. А может, и не только поглазеть.
— Дурак, что ли?! — искренне удивился мой собеседник.
— В смысле? Что такого дурацкого я сейчас сказал?
— Чего тогда топиться-то?
И вот этот элементарный вопрос ввёл меня в ступор. Доказывать кому-то на голубом глазу, что топиться я не думал, было бесполезно. Без меня меня женили. А теперь либо разводись с разделом своего имущества, либо живи долго и счастливо.
При мысли про женись сама собой нарисовалась Хлоя. В моей памяти, а не вот здесь из плоти и огромного куска извращённых амбиций, заменяющего все жизненные соки в её прекрасном теле.
— А ты не такой дурак, — снова возник со своими обличениями голос. — При такой-то топиться самое то. Показать, где море?
— Нет, пока не нужно. А ты вообще кто? — запоздало заинтересовался я обладателем голоса.
— Как будущему утопленнику, тебе это зачем? — насторожился голос.
— Исключительно из соображения культуры обращения.
— Ась? — переспросил голос практически по-земному.
— Я говорю, неприлично к разумному существу в среднем роде обращаться, попахивает пренебрежением и даже в какой-то мере расизмом.
— Кем?
— Просто скажи, ты мальчик или девочка? — сдался я.
— А тебе зачем?
Всё, ситуация зациклилась, а проходить снова путь высокопарного слога мне до жути не хотелось.
— Ладно, — примирительно изрёк я. — Хочешь инкогнито, оставайся инкогнито. Буду звать тебя мистер Ит. Или миссис Ит. Хотя к чёрту гендерные принадлежности, просто Ит. И я даже знаю, где меня бы поняли и поддержали. Но я этого всего не поддерживаю…
— И-и-и-т-т-т, — просмаковал голос вслух, пробуя каждую букву на вкус. — Хорошо, мне нравится.
— Если тебе нравится, тогда так и порешали. Нарекаю тебя Итом, ныне и присно и во веки веков. Аминь. Кагорчику случайно нет, новорождение спрыснуть?
— Кого?
— Слушай! Всё так хорошо начиналось, откуда резко наступило мгновенное отупение? Может, здесь блохи-дауны водятся, и одна тебя исподтишка за мягкий копчик жвахнула, передав ген дегенератства через токсичную слюну?
На сей раз тишина была мне ответом. Я так думаю, что в этот раз набор непонятных слов окончательно сломал мозг моему аборигену-собеседнику.
— Да что у вас, блохи не водятся? А на ком же вы местных левшей тренируете? — задумчиво изрёк я и продолжил путь в неизвестном направлении, радуясь, что так удачно избавился от этого странного собеседника.
— Ближайшее море не там, —
