нее сам.
Пока постановление колхоза рассматривалось в районе, Силантий припрятывал хлеб и инвентарь: молотилку, сеялку, тяжелые парные плуги свез в лес, несколько засеянных полос записал на Лизуху. Смотрите, мол, какой же я кулак?
В ожидании шло время. Вот уж когда стало тихо под юровским небом! Только недолго продержалась тишина.
Поздним июньским вечером приехал в деревню Петр с распоряжением о выселении кулаков Ратьковых. Приехал незаметно, чтобы никто из Силантьевых дружков не заметил. Нам дала знать о появлении сына тетка Матрена. Кроме комсомольцев, пришел к Петру председатель сельсовета Софрон Гуляев. Договорились выселять рано утром. Но как ни старались мы сохранить в тайне время выселения, об этом узнали все близкие Силантия. Деревня еще спала, когда на улице послышался топоток и пронзительный крик. Все повставали, выбежали из домов.
— Люди добрые, не дайте сгинуть благодетелям нашим, — с визгом взывала метавшаяся взад-вперед Лизуха, простоволосая, в одном исподнем. — Нешто бы только на мужика замахнулись, а они и на бабу, и на деток… Грех-то какой!
— Чего ты, дуреха, орешь, — не без умысла напустился на нее Птахин, — с бабами и в старое время не воевали, кхе-кхе…
Будто масла в огонь плеснул старик. Зашумела деревня. В гаме выделялся по-мужицки зычный голос Варвары, жены Ионы:
— Погодите, они до всех доберутся. Дождетесь!
— Не позволим!
— Это все из-за колхозников. Бей их!
— Ти-хо! — перекрывая крик, шел к толпе Петр. Рядом с ним прихрамывал Софрон, а за ними мы, комсомольцы. — Кого слушаете? Нашли благодетеля и благодетельницу! Забыли, на кого здешняя беднота спину гнула? Забыли, кто стрелял, кто с огнем носился? Прошу к порядку. Кулацкое хозяйство ликвидируется по закону!
— Правильно!
— Пусть не мешают по-человечески жить.
— Попили нашей кровушки, хватит!
— Действуй, Петр!
Среди защитников наступило замешательство. Позатихли. К крыльцу подъехали две телеги. Мы не мешкая погрузили на них пожитки, которые Силантий не успел спрятать. Но когда Силантий, его жена и Филька взобрались на телеги, когда возницы натянули вожжи, опять закричала Варвара, а Лизуха, в сопровождении кучки баб бросилась за телегой, на которой сидела Силантьиха, норовя вырвать у ездового вожжи. Силантьиха грозила:
— Мы ишшо воротимся и рассчитаемся с вами!
Нет, не тихое небо стояло над Юровом.
Только простыл след Ратьковых, как приехал в деревню после долгих странствий Осип, старший птахинский сынок. Насколько я помню, с приездом его в деревне всегда случалось что-нибудь неладное. То заваривались пьянки да драки, то устраивались самосуды. Появлялся Осип с надменной ухмылкой, как злой дух.
На этот раз он угостил самогоном пришедших с ним повидаться — был он при деньгах — и затеял картежную игру. Мужики вначале стали было отказываться: денег нема. Но Осип успокоил:
— А мы по копеечке. Для развлечения…
Первый вечер картежничали в доме его отца. Старик в карты не играл, но сыну и мужикам не возбранял. Наоборот, когда некоторые застеснялись, не помешаем ли, мол, Луке Николаевичу, он милостиво ответил, что ладно-де, отведите душу, не часто такое бывает при новых порядках. И сочувственно вздохнул: «Ох-ти, достается теперь горемычным, собой уж и распорядиться не смеют».
— Распорядиться-то всяк может, — возразил ему Граф Копенкин, — да в кармане пока вошь на аркане и блоха на цепи. Ежели бы осенью…
— А что осень? Тоже кто получит, а кто и нет…
— Хватит тебе, батя, — осадил его Осип. — А то еще подумают, что ты против колхоза…
В этот вечер Осип ни разу не взял хорошего банка, все проигрывал. Под конец игры он посетовал отцу:
— Несчастливый твой дом, батя. Не зря, видно, мне и приходится мотаться по чужой стороне…
На другой вечер собрались у тетки Палаши, пообещав ей дать с выигрыша за «местовое».
Тесновата избенка Палаши, а вместила порядочно. Кроме вчерашних игроков, пришло несколько новичков. Зашли и те, кто просто хотел посмотреть, как «облапошивают» денежного землячка. Осип действительно проигрывал и на сей раз.
— Не идет карта! — сердился он. — Так вы с меня и ажуру спустите. Нет, завтра не приду. Хватит!
— Карта не кобыла, к утру повезет. Не сдавайся раньше времени, — отвечали счастливчики.
Ну, раз просят, — он, Осип, так и быть, придет и завтра. И пришел. Пришел и выиграл. А с выигрыша послал и за самогонкой. Сказано же: он не для кармана тут сидит, а для развлечения! Подвыпившие мужики хвалили Осипа:
— Широкая у тебя, паря, душа.
— Для землячков чего не жаль, — отвечал он, польщенный похвалой.
— Слушь, а где ты большие деньги заколачиваешь?
Осип зажал в здоровенных кулаках стакан, наполненный самогоном, и с подчеркнутой боязнью проговорил:
— Скажи вам — соблазну будет…
— А что тебе?
— Да мне — ничего. Я вольный человек, к общей полосе не привязан. Мне не влетит, а каково будет вам… — Осип щурил маленькие глазки.
— Что нам? — заегозился Копенкин. — Мы тоже слободные. Куда захотим, туда и потопаем.
— Не потопаешь! У тебя есть начальник товарищ Яковлев. Приказано тебе пасти коров — и паси. И нечего пытать меня, где я промышляю. Вятские леса большие, на всех хватит. Тьфу, не хотел сказывать, а сорвалось с языка. Ну вас к богу, допивайте да по домам, скоро забренчат — вам на работу.
— Работа не волк, в лес не убежит, — хорохорился Копенкин.
— Развинтились, как посмотрю, вы тут, никакой дисциплинки. Чего на вас товарищ Яковлев смотрит?
— А ты не больно тыкай нас Яковлевым. Не твой он товарищ!
Осип, поджав мясистые губы, оглянулся на тех, кто пришел «просто посмотреть», и встретился с жестким взглядом Василия перцовского. Стоял тот у двери, болезненно-худой, с провалившимися темными щеками, скрюченный. После побоев он долго лечился, но так и остался инвалидом. Работал он на конюшне, а в свободное время, по старой памяти, печничал.
— Не товарищ, говоришь? — Осип встал. — Кто же у него товарищи? Не ты ли? Неужто он воров привечает?
В избе поднялся шум. Одни зашикали на Василия, другие на Осипа, а иные просто осуждающе смотрели на зарапортовавшегося гостенька. Почувствовав, что перехватил, Осип принялся успокаивать мужиков:
— Стоп, земляки! Потолковали — и шабаш. Замнем для ясности. — Но тут же встал в позу обиженного — Завтра не ждите меня. Просите не просите — не приду, А то еще вправду завините меня перед уважаемым товарищем Яковлевым.
— Никто не завинит. Что ты, Осип Лукич. Не сумлевайся, — начали упрашивать мужики.
— А ты, Василий, и впрямь не мешай.
— Тетка Палаша, мы тебе не надоели? — обратился Осип к хозяйке избы. — Нет? Тогда подумаю.
— А можо, хватит? — подал кто-то голос.
— Время, конешно, полевое, дела, — вторил ему Другой.
Но азарт есть азарт! Картежные игры продолжались, нередко до утра, чаще и
