сидел только раз в жизни…, ну да Бог с ним, справлюсь как-нибудь!»
Поправляя на плечах делейторы, Тестер рванулся к выходу, со всех ног бросился к конюшне и вскоре выводил на дорогу прекрасного вороного жеребца. Но тут его схватил за руку подбежавший Эрик Мак-Нейми, а чуть поодаль Тестер увидел и вездесущую Кейт: девушка бежала к ним, что-то крича на ходу.
— Чего надо? — заорал Тестер на Эрика.
Тот начал что-то быстро говорить по-английски, но Кейт, добежав, наконец, до ворот конюшни, оттолкнула Мак-Нейми и выпалила:
— Пьервайя «снейк» хочьет пересьечь Река. Оньи хочьют окрьюжить тьвоих друзья. Берегись, рюсски! Осторожно! Эрик хотель помогать тьебе — он очьень корощо стрельять. Я пуду перьеводьить и тожье стрельять! Идьем вместье!
Тестер понял: этот чертов «Сьюппи» решил взять нелегалов в кольцо всеми своими «змеегусеницами». Правильно решил: ведь у ребят три делейтора, к чему рисковать? Хотя риск-то здесь при чем, а? Это же Суперкомпьютер: он просто всё хорошо рассчитал! Попав в кольцо «змеегусениц», Филгудыч будет обречён!
— Спасибо, что сказала, Кейт! — сказал Тестер уже вслух. — Но ты не поедешь! Не женское дело! Лови! — кинул он один делейтор выводившему вторую лошадь Мак-Нейми. — Move! Move!
Тестер сел в седло и хотел уже было пришпорить коня, но Кейт изо всех сил рванула на себя уздечку.
— Не смей мне приказьивать, рюсски дурак! Я сама решать!
Глаза её выражали такую бешеную решимость, что Тестер не нашёлся, что ответить. В это время из ратуши выскочил Шелдон Вульф с криками «Остановись, Кейт! Назад, Кейт! Умоляю!». Девушка, увидев отца, бросила уздечку и проскользнула в конюшню. Шелдон Вульф, плача, подбежал к Тестеру, схватился за стремя:
— Mister, mister, please… — только и успел сказать он.
Кейт, словно вихрь, вылетела из ворот конюшни, прижавшись головой к шее прекрасного белого скакуна, повернула, пришпорила лошадь и пронеслась мимо Тестера, который никак не мог избавиться от плачущего Вульфа. Наконец, дав коняге хороших шенкелей, он вырвал ремешок стремени из рук отца девушки и присоединился к ожидавшим его у выезда из города Эрику и Кейт. Через некоторое время, поднимая клубы пыли, три всадника уже неслись во весь опор через пустыню — к Реке.
4
Вот скажите мне, люди добрые, как это понимать? Ведь, с одной стороны: вроде бы упрощённая цифровая копия человека, вроде бы все психологические тонкости «округлены», всякие там ощущения и предчувствия отброшены, как незначительные величины, вроде бы разные там тысячные и десятитысячные доли сокращены до единиц. В общем — грубо обтёсанная болванка человеческого психотипа… но, с другой стороны — чует, зараза, чует беду там, где ещё и намёка на неё нет! Ну вот что, скажите мне, заставляло Гласса нестись вперёд всё быстрее и быстрее — как курьерский поезд? Только ли то, что рядом бежавший Дед Пихто всё зудел и зудел ему в ухо:
— Быстрея нада, быстрея, ага! Чую, худо будет, ежли не поспеем!
— Куда не поспеем, деда? — спрашивал Гласс.
— Вона как! Почем я знаю? Тольки чую — поспешать нам нада, ага! Поспешать, значить!
Гласс и сам ощущал какую-то смутную тревогу, на которую опасения деда ложились, как сыр на масло. Поэтому он, идя впереди, всё ускорял и ускорял темп, пока вся группа не перешла на быстрый бег.
— Куда несёмся, Глазик? — кричал сзади Хась. — Охолонись маленько! — Но Гласс не слушал. Да и Хась спрашивал его только затем, чтобы не молчать: его тоже что-то настораживало.
А поняли они, что не ошибаются, только тогда, когда внезапно погас свет. Мгновенно. Без традиционного красивого заката. Солнце словно выключили, как обычную лампочку. А взамен — ничего: ни луны, ни звёзд. Полная чёрная темнота.
Бегущим пришлось остановиться. Абсолютно ничего не было видно. Люди сбились в кучку и тревожно переговаривались. Паника мгновенно распустила свои скользкие щупальца: кто-то уже неоднократно произнёс слово «конец», кто-то начал молиться, многие садились на землю и видимо, вспоминая предсказания Владыки-Пахана, выли:
— Дождались, дождались: сейчас придут Слуги Сатаны!
— Тихо! — рявкнул Док. Стало тише, вытье как будто бы прекратилось. — Гласс, — продолжил Док. — У тебя как: к темноте глаза привыкают, или мне одному так кажется?
— Да, Док, — ответил Гласс. — Лучше видно стало. Траву вижу, деревья,…правда, метра на два всего…
— Отлично! — удовлетворенно сказал Док. — Всем встать! Идём, как и прежде, за Глассом.
— Гласс, помнишь: обратно траве! — напомнил Хась. — Как Тюлефан учил!
— Конечно, Хась! И про деревья помню. Жаль, только, звёзд нет! — бодро ответил Гласс, а сам подумал: «Не гаркни сейчас Док, через пять минут мы бы их уже не подняли! Молодец, парень!»
И, словно оправдывая звание «молодца», Док крикнул:
— Смотреть в оба! Кто что увидит — кричите «Тревога» и — на землю! Всем понятно?
Толпа глухо забурчала: «Понятно!», а сзади вдруг послышался жалостливый голос Жоржа:
— Шамиля ушоль! Шамиля ушоль! Убежаль в лес!
Действительно, Шамиля не было, его конец дрына, на котором беспомощно висел Пахан, воткнулся в землю, из-за чего Пахан сполз вниз и находился теперь в довольно нелепой позе: с ногами на уровне головы.
— Дурак ты, Шамилька, ага… — только и сказал Дед Пихто и подхватил брошенный Шамилем конец палки.
— Нет, отец, не ты! — возразил ему Док. — Пусть вон они тащат (он кивнул на «паханчиков»). А ты отец, как бывший фронтовой разведчик, мне в дозоре нужен! Быстрей, быстрей давай! — крикнул Док всем остальным. — Гласс, Хась, делейторы наизготовку! Чуть что — стреляйте! Внимание всем! Бегом марш!
Глассу потребовалось предельно напрягать зрение, чтобы разглядеть в такой темнотище не только дорогу, но и следить за направлением роста травы. Помогало то, что впереди, словно гончая собака по следу, трусил Дед Пихто, корректируя направление.
«Во даёт старик керосину! — подивился Гласс. — Никак от него не ожидал!»
Но вроде бы всё начинало получаться: сначала неуверенно, а потом всё смелее и смелее, группа наращивала темп. И хотя это, конечно, была далеко не дневная скорость, они всё же довольно быстро продвигались вперёд.
5
А сбежавший чеченец уходил назад, незаметно для себя забирая всё больше и больше на север. Гордый дух Шамиля не смирился с его положением в новом отряде. Эти ребята с «лучами», конечно, не сделали горцу ничего плохого, более того, они спасли ему жизнь, но… они уравняли гордого чеченца с «баранами», они не выделили его из остального «стада», а это был сильный удар по врождённому самолюбию горца. Поэтому оставаться с ними Шамиль не мог.
— Одын буду жить! — твердил себе чеченец, быстро шагая и пытаясь разглядеть в кромешной тьме хоть какую-то дорогу. — В Обитэль вэрнусь,
