то раскрывая один, то сразу в обеих руках; плавно простирал то левую, то правую руку. Места за столом располагались так, чтобы этот дирижер в глаза не бросался; но, заметив его умелые, широкие движения, не хотелось отводить взгляд.
— Так вот, — продолжила Эсдес, и только на голос гости обернулись к столу, — у него в руках легонькие раскрашенные веера. Ему так весь прием размахивать. А на классическом приеме он стоит в полном доспехе и машет боевыми веерами со стальными пластинами. И там-то все жесты экономные, сухие, короткие, как удары. Потому что тяжело весь вечер сталью ветер нагонять. Обычай-то из тех самых времен, когда в любой момент пьяные гости могли сцепиться прямо за столом. И требовалось живо вырубить любого. Без повреждений, да еще и не оскорбительно для дворянского звания… Ну и там есть еще множество утомительных и скучных мелочей, от которых с удовольствием отказались. И вот на такой-то прием попал Енот.
Вал и Куроме переглянулись, явно припомнив историю. Заулыбались, пихая друг друга локтем. Их наставница продолжила:
— Вернувшись, Енот ворчал с неделю: “Тарелка его небесного великолепия!”, “За горчицей верхом”, всякое такое. И, верно, чего-то профессору съязвил. А, может быть, приборы переложил оскорбительным способом. Раскладка приборов тоже как особые сигналы. Например, если девушка прикасается к приборам для рыбы, она упрекает кавалера, что-де холоден, как рыба. Или, если тебе ножи положили под левую руку, намек на неумелость в чем-либо… Ну, вот это я уже не учила. Мне проще сразу в лоб… Ладно. Прошло и прошло.
Тим погладил зверька: тот, казалось, тоже слушал с пониманием. Леопольд переглянулся с Акаме. Вал и Куроме уже изо всех сил сдерживали смех: они-то присутствовали при развязке, которую сейчас пересказывала Эсдес:
— Где-то через полмесяца после приема прибежал гонец. Так мол и так, в Лесу при расчистке Вал и Куроме заохотили неведому зверушку; в честь всякого такого и прочего иного, Зоологический Отдел его Императорского Величества Естественных Наук Академии, желает увековечить Енотову память… Гляжу, приосанился Енот… Посыльный между тем имя находки с листа шпарит: “Вислощекий змей.”
Вал и Куроме засмеялись уже открыто, за ними понемногу вступили другие.
— Ага, — сказала, наконец, Эсдес, — вот вам смешно. А я всерьез готовилась его за руки хватать. Ну ладно, с профессором обошлось. А вот режиссеру “Ночного Рейда” я уже посоветовала выехать из Столицы на недельку. Натуру поискать, пейзажи там. Енот фильма не видел, но увидит же!
— Кровь-кишки-разъенотило! — пискнула Акаме.
Гости засмеялись опять.
— Хотя мне и хочется знать, что он-то в некоторые моменты думал, — закончила Эсдес.
Ривер прибавила задумчиво:
— Мы тут как-то прикинули. Получается, Енот наследил почти везде. Ну ладно там Генеральный Штаб. Но вся затея с приемкой сотен тысяч людей: карантин, Порталы, разные языки, биржа профессий. Вот у нас в Республике скажи “зазеркальщик”, сразу подумают: строит чего-нибудь, лесопилки там, станки, часы. Либо лечит, как вон Анна. У западников же “зазеркальщик” либо чиновник-реформатор, либо непреклонный следователь, либо военный-новатор. И это сложилось не само собой!
— Он просил меня помочь вам, — снова заговорила Эсдес. — А получилось, вы помогли мне.
Анна вопросительно вскинула брови.
— Мы с Надеждой помирились.
— Не то, чтобы я все забыла, — поморщилась Ривер. — Но надо жить дальше.
— Мне родовые грамоты вернули, — Эсдес забрала подбородок в горсть. — Я не держала их в руках с того дня, как пришла на службу Онесту.
— В его доме мы их при штурме и нашли. В сейфе, с прочими бумагами, — дополнила Надежда.
— И теперь я отчетливо чувствую, как провернулось колесо. Одна история кончилась, но начинается другая. У Акаме и Ляпа. Вала и Куроме. У Тима, его недокотенка и баронета Носхорна.
Президент Ривер тоже улыбнулась:
— Надеюсь только, что мы не зря барахтались. Что их история будет менее кровавой.
* * *
— Если бы эту историю мне просто рассказали!
Виктор Александров обвел взглядом галерею лиц на мониторах, чувствуя себя в собрании всего человечества. Выполняя запросы анкет, оборудование Портала раскидало сотрудников Проекта чуть ли не по всей земной истории. С экранов смотрели кельт, ацтек, викинг, апач, римлянка, византиец, франк, мушкетер, самурай, жрица Исиды, таежный охотник, городская девчонка начала прошлого века, современник Наполеона Третьего в цилиндре с бородой лопатой; жандарм русского царя; гавайская женщина…
Обеспокоив пол-Проекта историей Енота, Виктор неожиданно для себя оказался в позиции оправдывающегося, и потому повторил:
— Если бы мне эту историю рассказали. За пивом там. Как анекдот. Если бы не встречаться с ее героями на каждом завтраке! В мире, где разговаривают кусками наших песен, где моя жена под админской учеткой выращивает отрубленные руки? Я усвоил историю как-то очень уж подробно, и теперь не могу, не получается развидеть! А ведь это одна проблема, подсунутая нам психикой. Один конкретный Енот. Сколько их тут еще, я даже не рассматривал. Мы набились в виртуал, как бабки в троллейбус. Куда едем? Куда-то туда! Сколько платим? Не боись, сочтемся!
Александров-старший взял себя в руки, заговорил спокойней:
— Мы даже представления не имеем, сколько еще вбросит нам подсознание. Да ладно я! Павел-то что должен чувствовать, узнав про иллюзорность всего? Тут не то что солипсистом, тут в нирвану выйти несложно будет.
Виктор перевел дух. Собрание внимало. Программист продолжил:
— Вот я завтра с ним встречаюсь — что мне ему сказать? Оставь свое счастье, возвращайся к нам в реальный мир, в боль и страх? Но, во-первых, боль и страх для него тут были настоящие, точно как отчаяние и надежда. А, во-вторых, мы-то сами кто? Мы беглецы из реального мира не по философским соображениям, а по более чем реальным соображениям того, что в реальном мире настала реальная жопа. Оледенение, катастрофа. И куда его звать вернуться, если мы сами туда вернуться не можем?
Видя, что Виктор, наконец, выговорился, вступил начальник отдела. Шеф сменил образ правительственного агента на образ парижского гуляки времен “весны народов” — безукоризненная фрачная пара, цилиндр классического буржуя, широкая кудлатая бородища. Но и в бороде, и в одежде начальник остался верен цвету воронового крыла, а в поведении — манере заходить издалека:
— Прежде всего, почему вы полагаете, что вашему… Еноту… Все еще неизвестен факт, что мы находимся в Матрице? Он же тут семь лет. А с потоком переселенцев общается лет пять. И никто не проговорился?
— Позвольте и мне вставить несколько слов, — мушкетер поклонился. — Наш коллега Виктор связан с фигурантом дружбой. Но для переселенцев, озабоченных своими делами, Енот всего лишь деталь местного фона…
— Точно, — кивнул викинг. — Они же не
