мужество, с которым она бросилась к двери твоей камеры, чтобы не дать охраннику войти...
– Она всего лишь пыталась выбраться, – ответил Эмерсон. – Она не желала участвовать в убийстве, и до безумия хотела сбежать. Увидеть, как ты вламываешься в комнату через потолок, будто демон в пантомиме, более чем достаточно, чтобы любого довести до паники. Я и сам...
– Пожалуйста, Эмерсон, – произнесла я с достоинством настолько повелительно, насколько смогла. Не очень-то приятно сознавать, что маленькая дрянь полностью одурачила меня. Меня всю передёрнуло, когда я вспомнила, как объясняла ей, что следует преодолеть брезгливость. Брезгливость! Должно быть, именно она всадила нож в Мохаммеда.
– Да, – согласился Эмерсон, когда я высказала своё мнение вслух. – Она была такой же смертельно опасной и коварной, как змея. Вполне естественно, когда вспоминаешь о том, какую жизнь она вела.
– Полагаю, печальная история о том, как она впала в бедность из-за смерти отца, тоже сплошная ложь, – стиснула я зубы.
– Ах, вот что она рассказала тебе? Боюсь, что её… карьера началась намного раньше, Пибоди. Она долгие годы была сообщницей Винси. Одной из его сообщниц... Что касается её синяков, все они были просто нарисованы. Разве у тебя не возникли подозрения, когда она отказалась от твоей медицинской помощи и скрывала лицо, пока предполагаемые травмы не исцелились самостоятельно?
– О, к чёрту, – выругалась я. Абдулла спрятал лицо за рукавом, а несколько юношей захихикали. – Так вот почему ты пошёл... Ладно, пустяки.
– Я намеревался обезвредить её как можно раньше, – посерьёзнел Эмерсон. – Взывая не к лучшим чертам натуры, но исключительно к её личным интересам. Она – исключительно умная молодая женщина, с моральными устоями, меньшими, чем у кошки. Винси был всего лишь последним из её… партнёров. Влюблённость не имела никакого отношения к подобной связи; Берта меняла предметы своей привязанности по мере целесообразности – скорее всего, в поисках мужчины, чей аморальный интеллект был бы равен её собственному. В преступной сфере женщин отодвигают на задний план, как и повсюду. Общество затрудняет использование ими своих природных талантов без помощи партнёра-мужчины. Боюсь, Пибоди, что твой честный и откровенный характер невольно ослепляет тебя, когда дело касается людей такого сорта. Ты всегда пытаешься выявить в человеке скрытые добродетели. У Берты же не было ни одной из них.
Я позволила ему наслаждаться собственным триумфом, хотя, конечно, он ошибался. Я вспомнила выражение лица девушки, когда она говорила: «Как сильно ты, должно быть, любишь его!». В этих словах не было и тени презрения или насмешки. Случившееся тронуло её, я знала это. И не сомневалась, что великолепные черты Эмерсона – я хотела сказать, черты характера – привлекли её так же, как и множество других женщин.
– Значит, она передала твоё послание Винси, – сказала я. – Когда ты сообщил ему о времени вечернего свидания.
– Свидания, – задумчиво повторил Эмерсон. – Но ведь так и случилось? Ты права, Пибоди, она никогда не теряла связи с Винси. Некоторые из жителей деревни работали на него, и всё, что ей требовалось сделать – незаметно сунуть записку Хасану или Юсуфу, пока мы шли через деревню. Когда же мы работали в королевском вади, она общалась с ним, оставляя сообщения в выбранном месте недалеко от лагеря. Один из жителей деревни исполнял роль мальчишки-почтальона; эти негодяи изучили каждый дюйм скал и способны беспрепятственно шнырять, где угодно. Мне не удавалось убедить её, что ей лучше находиться на нашей стороне, чем рядом с Винси, до тех пор, пока мы вчера не вернулись на дахабию. Она... Почему ты ухмыляешься, Пибоди?
– Просто так, дорогой. Пожалуйста, продолжай.
– Хм-м, – фыркнул Эмерсон. – Я изложил ей всё до мелочей и пообещал защиту, если она присоединится к нам, и тюремное заключение в противном случае. Сообщение, которое она передала нынче утром, нельзя было поставить ей в вину – в нём Винси извещали только о том, что вечером я окажусь на северных скалах.
– Но, – сказал Абдулла, которого совершенно не интересовали злобные махинации женщин, а тем более возвращение их на путь истинный, – почему люди, которым полагалось защищать вас, вместо этого взяли меня в плен? Неужели дьяволу удалось подкупить и их? Конечно, сам Вандергельт-эффенди не мог…
– Всё верно, Абдулла, – перебила я. – Эмерсон, мне кажется, нам пора. Ты не ел и, похоже, очень устал.
Эмерсон понял мой намёк. Я не хотела касаться этой темы. Память о жертве Сайруса была столь свежа в моём сознании, что я не желала и не могла думать о том, насколько близко он подвёл нас к катастрофе. Я знала мотив, побудивший его к единственному недостойному поступку в его благородной жизни, и обвиняла себя в том, что не смогла осознать глубину его чувств ко мне. Должно быть, из-за моего отказа он обезумел. Временное умопомрачение было самым мягким и наиболее вероятным объяснением предательства, совершённого Сайрусом по отношению к Эмерсону – предательства, которое он искупил, отдав свою жизнь.
Берта не пришла обедать. Когда мы принялись за поиски, то обнаружили, что её комната пуста, а вещи бесследно исчезли. Из расспросов мы узнали, что женщина, соответствующая её описанию – и, по правде сказать, описанию большей части женщин в деревне – наняла лодку и переправилась через реку несколько часов назад.
Как ни странно, Эмерсон не был удивлён – или, по крайней мере, хорошо притворялся. Признаться честно – как я всегда стараюсь поступать (по крайней мере, на этих страницах) – я испытала изрядное облегчение, сбыв её с рук. Чем мы были ей обязаны – большой вопрос; если взвесить добро и зло, то сомневаюсь, что результат оказался бы в её пользу. Она была женщиной, и многое испытала, но, как я уже говорила Эмерсону, вряд ли для неё нашлась бы подходящая карьера.
– Хм-м, – отреагировал Эмерсон, массируя расщелину в подбородке. – Я склонен подозревать, Пибоди, что подходящую карьеру нашла сама Берта.
Он отказался подробно расшифровать это загадочное замечание, и я не настаивала, опасаясь спровоцировать чувства, которые могли бы испортить то, что я запланировала на оставшуюся часть вечера.
* * *
Благодаря усердной помощи стюарда Сайруса, на следующий день мы уехали на поезде. Он рассыпался в саламах (здесь – пожеланиях всего наилучшего), когда мы попрощались с ним, поблагодарив напоследок. Я заверила его, что, если ему потребуются рекомендации, я с радостью
