— Я не отвечала на твои письма, потому что не хотела, — холодно сказала она. На ней были обтягивающие черные брюки и длинная шелковая блуза. Ее красивые ноги были босы, а ногти выкрашены в темно-красный цвет. — Кроме того, сразу после Рождества я уехала в Америку на съемки демонстрации мод. Мы ездили по всей стране. И только вернувшись на прошлой неделе, я обнаружила твои письма. Что за необходимость писать так часто?
— Я думал, мы любим друг друга, — запинаясь, проговорил Кормак. — Я думал… — Он с мольбой взглянул на ее прекрасное лицо. — Разве нет?
— Ты — может быть, милый. Я же совершенно определенно нет.
— Но ты говорила…
— В пылу страсти люди говорят всякое. И иногда жалеют потом.
— Я не жалею.
Выражение ее лица несколько смягчилось.
— Боюсь, ты меня неправильно понял, Кормак. Я полагала, что у нас с тобой просто небольшая интрижка, чтобы приятно провести время. Не буду отрицать, мне понравилось. Но это ничего не значит. — Ее гладкий лоб пересекла морщинка. — Я готова была поклясться, милый, что ты испытываешь те же чувства. Ты не показался мне безумно влюбленным.
В двери повернулся ключ, и в комнату ввалился человек в костюме в тонкую полоску, шляпе-котелке, с зонтиком и портфелем: Алекс.
— Это кто? — подозрительно — грубо, как показалось Кормаку, — спросил он.
— Помнишь ту маленькую работу, которую я выполняла несколько месяцев назад для компании под названием «Лэйси из Ливерпуля»? — защебетала Андреа. — Так вот, это Кормак Лэйси. Кормак, познакомься с моим другом, Алексом Эвереттом.
— Здравствуйте, — вежливо ответил Кормак, пожимая вялую руку Алекса. — Дай мне знать, Андреа, если согласишься выполнить для нас эту работу еще раз. Как я говорил, в июне мы запускаем духи.
— Я уверена, что соглашусь, Кормак.
— А почему бы ему не обратиться в агентство? — проворчал Алекс.
— Не будь таким букой, милый. Вполне естественно, что он решил обратиться ко мне лично. Я была очень дружна с Корма-ком и его партнершей Викки. Правда, Кормак?
— Очень дружна, — согласился Кормак.
Покинув квартиру, он подумал было сразу же вернуться в Ливерпуль, но почувствовал, что очень устал, и решил остановиться в гостинице поблизости. Он долго лежал на кровати, бездумно глядя в потолок, ощущая внутри какую-то звенящую пустоту и пытаясь разобраться, что же с ним не так. Заснул он только на рассвете. Проспав всего час с небольшим, Кормак поднялся, ушел из гостиницы и опять оказался под окнами Андреа.
Чего-то в нем не хватало, может быть, какого-то химического вещества в мозгах, ибо Андреа была права: он не любил ее. Кормак понял это почти сразу после того, как ушел из квартиры. Ожидал, что сердце его будет разбито, но обнаружил, что на самом деле ему все равно. Он думал , что влюблен. Он очень сильно хотел влюбиться, потому что так поступали все: влюблялись, женились или выходили замуж, заводили детей. Случилось то же, что и с Полой: он надеялся провести с ней остаток жизни и спокойно отдал ее Морису.
Андреа была мелким, ничтожным существом, говорил он себе, и если бы он так жадно не желал найти родственную душу, то не попался бы на эту удочку.
Но почему он не сводил взгляда с окон Андреа, этого ничтожного создания? В любую минуту она могла появиться здесь в сопровождении своей скотины-банкира в дурацком котелке.
Кормак не мог ответить на этот вопрос. Он так напряженно вглядывался в окна Андреа, ярко сверкающие в лучах солнца, будто ждал, что они подскажут ему ответ.
Что-то умерло в нем, оборвалась какая-то связь в ту ночь на его двадцать первый день рождения, когда тетя Кора поведала ему, что Элис не его родная мать. С тех пор он не мог никого полюбить. В сердце Кормака поселилась вечная зима. Он больше не был уверен, что знает, кто он такой на самом деле, откуда взялся и какое место занимает в этом мире.
Если бы Викки была рядом, чтобы он мог рассказать ей, что чувствует! Он мог разговаривать с Викки о чем угодно и так, как никогда и ни с кем не разговаривал. Кормак никогда не обсуждал того, о чем ему рассказала тетя Кора, потому что не чувствовал в этом необходимости. Но теперь такая нужда появилась. Викки скажет ему, что с ним не так. У нее были ответы на любой вопрос, она находила решение любой проблемы. Ему срочно нужна была Викки! В гостинице, где он остановился, была телефонная будка.
Кормак помчался обратно в гостиницу. В фойе он вывалил мелочь из карманов и сложил монеты столбиками: пенсы, шестипенсовики, шиллинги. Он уже собрался набрать номер фабрики, как вдруг сообразил, что еще нет восьми, значит, Викки была дома.
— Слушаю. — В ее голосе чувствовалась готовность помочь.
— Викки, это Кормак. — Слова, торопясь, выскакивали пулеметной очередью. — Мне нужно поговорить. Я в ужасном состоянии, Вик. Кое-что случилось.
— Кормак! Ты попал в аварию? С Андреа все в порядке? Ты все еще в Лондоне?
— «Нет» на первый вопрос, «да» на все остальные. О, черт! Этой штуке нужны еще монеты. Подожди минуту.
— Дай мне номер, и я перезвоню, — решительно сказала Викки. — Междугородный разговор поглощает столько монет, что не успеваешь их бросать.
Кормак запихнул кучу мелочи в автомат, протараторил номер, повесил трубку и тут же схватил ее снова, когда через несколько секунд телефон зазвонил.
— Помнишь, как ты однажды спросила, почему я называю маму «Элис»? — сразу же выпалил он, опускаясь на черный пластмассовый стул. По его щеке прошлись длинные листья какого-то растения в кадке.
— Я помню, Кормак. И ты теперь, год спустя, звонишь мне из Лондона, чтобы сказать это?
— Дело в том, что она — не моя мать. Моя родная мать — тетя Кора. Я родился в ту же ночь, что и Морис, и Кора подменила нас в роддоме. — Голос его поднялся до плача. — Ох, Вик! Я не знаю, кто я. Мне кажется, что я — не тот человек, которым хотел быть, которым всегда себя считал. Я — кто-то совершенно другой.
На другом конце провода воцарилось долгое молчание, пока Викки переваривала эту сногсшибательную новость.
— Не говори глупостей, Кормак, — наконец сказала она. — Ты — Кормак Лэйси, и всегда был им. Ты принадлежишь Элис. Она принесла тебя домой из больницы и воспитала. В том, что касается Элис, ты — ее сын.
— А в том, что касается тети Коры, то я — ее сын.
Последовала еще одна пауза, потом каким-то незнакомым, чужим голосом Викки произнесла:
— Но такого не может быть.
— Может, Вик, может. Я почему-то поверил Коре, когда она сказала, что подменила меня Морисом. Это как раз в ее духе. — Кормак вздрогнул всем телом. — Она — сама сатана.
Потом Викки заговорила голосом, который Кормак называл «учительским»:
— Я удивляюсь тебе, Кормак. Все считают тебя таким умным, как ты мог проглядеть такой важный факт?
