менявшейся на глазах политической обстановки. Когда следователи начали выяснять обстоятельства покушения Богрова, правительство возглавляли октябристы, являвшиеся в свое время союзниками Столыпина. Вскоре их сменили лидеры некогда запрещенных партий, для которых премьер-министр был вешатель, сам достойный «столыпинского галстука». А следователи между тем продолжали скрупулезно изучать, все ли было сделано в Киеве для охраны Столыпина.
Еще сложнее обстояло дело с секретной агентурой, внедренной в террористические организации. Для юристов политические убийства были преступлениями. Теперь же вдохновители террора и даже непосредственные его исполнители входили в состав высших органов власти, а агенты и жандармские офицеры, боровшиеся с террором, оправдывались на допросах. Чрезвычайная следственная комиссия ограничилась выдвижением обвинений против тех, кто занимался провокациями. Но нельзя было дать точного определения понятия провокации. На практике все свелось к парадоксальной ситуации, когда следователи уличали охранников в мельчайших отступлениях от буквы инструкций и циркуляров Департамента полиции — организации, признанной преступной и антинародной. Неудивительно, что к осени 1917 г. были освобождены под залог почти все арестованные весной. В тюремных камерах остались только главные руководители политического сыска.
Чрезвычайной следственной комиссии не суждено было завершить свои дела. Ее следователи, работавшие в Зимнем дворце, покинули свои комнаты за несколько часов до штурма, который предприняли большевики в ночь на 25 октября 1917 г. Несколько лет бумаги комиссии оставались неразобранными, пока их частично не издали в семи томах под общим названием «Падение царского режима». Как ни странно, Октябрьское вооруженное восстание благоприятно сказалось на судьбе части руководителей охранки: многие из них, воспользовавшись сменой власти, выехали из Петрограда. Жизнь остававшихся под стражей оборвалась трагически. Очевидцы рассказывали, что Белецкий панически боялся расстрела и раздобыл яд для самоубийства. Он не успел им воспользоваться. В дни «красного террора» группе сановников было объявлено, что их казнят как заложников. Не мешкая ни минуты, чекисты вывезли их на Ходынку и поставили на край общей могилы. Белецкий пытался убежать и был застрелен конвоирами; А.Н. Хвостов, А.А. Макаров, И.Г. Щегловитов приняли смерть не шелохнувшись.
Ряд жандармских офицеров участвовали в гражданской войне, причем некоторые из них были заняты в контрразведывательных органах. Правда, командующий Добровольческой армией генерал А.И. Деникин, как только представилась возможность, поспешил заменить жандармов чинами бывшего судебного ведомства. После разгрома белогвардейского движения уцелевшие охранники оказались в эмиграции. Многие из них написали мемуары, широко использованные в этой книге. Свои воспоминания подготовили некоторые из сотрудников тайной полиции, оставшиеся в советской России. Лопухин потерял свои бумаги после одного из обысков, столь частых в новую эпоху. Но он сумел опубликовать краткий вариант, обещав в будущем более подробные воспоминания. Джунковский оказался менее счастливым и не увидел напечатанными свои многотомные воспоминания. Поскольку Лопухин и Джунковский имели репутацию борцов против беззаконий охранки, им была гарантирована спокойная жизнь при большевиках, по крайней мере в 20-е годы. Лопухин умер своей смертью, Джунковский стал одной из миллионов жертв великих сталинских чисток 30-х годов. Новая власть устраивала показательные процессы над секретными агентами. Р. Малиновский был расстрелян, Окладского приговорили к тюремному заключению. Десятки не столь известных агентов предстали перед революционными судами, выносившими суровые приговоры. К концу 30-х годов в России не осталось в живых почти никого из сотрудников Департамента полиции и офицеров корпуса жандармов.
Заключение
Политический розыск в России ведет свою историю с XVI в., когда царь Иван IV завел в государстве обычай одних приближать к себе и держать под рукой, расселяя на окрестных землях, а других изгонять на дальние и менее благодатные земли. Выискивать, а затем изгонять или истреблять царевых врагов и было делом опричников. Главари опричников считали, что они вполне могут разобраться, кто верен царю, а кто изменник.
Все последующие правители вплоть до Февральской революции 1917 г. неизменно делили своих подданных по тому же признаку. В русской истории одной из центральных тем всегда было неустанное стремление власти следить не только за наличием преданности подданных правителю, но и за степенью их преданности; и вот эта извечная попытка разыскать врагов монарха прежде, чем они нанесут ущерб ему или его окружению, привела к рождению розыскных институтов, призванных обнаруживать всех, кто склонен к такому умыслу или уже злоумышляет против существующего строя.
Однако обнаружить — это в политическом розыске лишь полдела. А дальше царские сыщики действовали по-разному, особенно когда гражданские права и требования законности начали ограничивать безраздельную власть государства.
После реформ 60-х годов XIX в. и особенно после Манифеста 17 октября 1905 г. под влиянием либеральных политических идей общество стало исподволь, а потом открыто обсуждать, как государству надлежит поступать с людьми, которых оно сочло политически неблагонадежными. Что может послужить достаточным основанием для их взятия под стражу для дальнейшего расследования? Имеет ли государство право, завершая политическое расследование, решать судьбу каждого подследственного не в судебном, а в административном порядке? Что можно считать законными способами выявления улик в политическом розыске и, более того, какие именно улики отвечают требованиям закона? Кто устанавливает правовые ограничения в деятельности органов политического сыска и каким образом эти ограничения соблюдаются? Возникали и другие вопросы. Какую почтовую корреспонденцию могут вскрывать розыскные органы? Вправе ли чин розыскного учреждения отменить судебное решение по политическому делу? Вправе ли охранка вербовать учащихся, чтобы те доносили на своих товарищей? В какой мере оправдано, что охранка опутала общество сетью осведомителей? Имеет ли право охранка заниматься провокациями, т. е. побуждать людей к распространению заведомо ложных сведений, дабы настроить население против революционеров?
Либералы постоянно привлекали внимание к подобным нравственно-этическим вопросам в своем противоборстве с ортодоксами, которые отстаивали самодержавие и призывали не гнушаться для его защиты никакими средствами. Таким образом, противоположные подходы разделили российское образованное общество на два лагеря.
Впервые это разделение вызвало серьезные политические последствия в царствование Николая I, когда император и шеф Третьего отделения и корпуса жандармов граф Бенкендорф решили подвергнуть наказанию Петра Чаадаева — не за поступки, а за мысли. Судьба Чаадаева и других близких ему по духу писателей обусловила непримиримое отношение к самодержавному государству многих видных представителей русской общественной мысли и литературы. А главное, политическая полиция предстала тогда в глазах общества как холодный и жестокий исполнитель монаршей воли. Иными словами, в полиции все чаще видели орудие борьбы с либеральными преобразованиями.
И она сделала все, чтобы сохранить верность этому образу при следующем царе: эпохальные реформы Александра II изменили институты власти и общества, но не коснулись политической полиции. Упрямо исповедуя отжившие идеи прошлого, она оказалась несостоятельной перед лицом даже умеренных волнений, которые неизбежно сопровождают широкие перемены. При этом тайная
