Книга Четвертый крестовый поход - Джонатан Филипс

Осада Зары стала тренировочной площадкой, затем она дополнилась опытом первой осады Константинополя, экспедиции во Фракию осенью 1203 года и многочисленными стычками с греками во время зимы и весны 1204 года. После того, как крестоносцы выстроились в боевой порядок, высадившись в Галате, они поддерживали свой строй на протяжении всего боя. Каждый человек, от графа до рыцаря и простого пехотинца, знал свое место. Чувство общей ответственности, взаимного доверия и согласованности сквозит в каждом описании очевидца событий.

Однако армия крестоносцев не была безупречной военной машиной — вспомним временную потерю строя у стены Феодосия в июне 1203 года или необдуманные действия Людовика де Блуа при Адрианополе в 1205 году, которые были вызваны рыцарским стремлением к славе. Тем не менее европейская армия представляла воистину грозную боевую силу.

Искусство конных рыцарей дополнялось великолепным мореходным мастерством венецианцев. Века опыта мореплавания сделали итальянцев элитой средневековых мореходов. У венецианских корабелов было больше года, чтобы подготовиться к кампании, и их корабли и снаряжение были в прекрасном состоянии. Огромный флот прошел из Адриатики до Константинполя без заметных потерь, а затем, в пылу сражений, венецианцы продемонстрировали свою преданность и отвагу. Десант в Галате и создание необычайных осадных сооружений на мачтах кораблей в июне 1203 и апреле 1204 годов продемонстрировали умение импровизировать, а подход и стоянка кораблей близ берега во время этих боев подтверждают великолепное мастерство мореходов. Качество венецианского флота и его вклад в успех крестоносцев составляют яркий контраст с упадком византийского флота.

Наконец, по сравнению с греками крестоносцы обладали куда более эффективным командованием. В их руководстве были как молодые люди — Балдуин Фландрский и Людовик де Блуа, — так и опытные воины. В июле 1203 года Гуго де Сен-Поль писал на Запад другу, выражавшему опасение относительно некоторых рыцарей: «Ты был глубоко опечален, что я предпринял паломничество с людьми молодыми и незрелыми, не умевшими выслушивать советы в трудных делах».[658] Однако время шло, и опасения рассеялись, поскольку все воины закалились в сражениях. Обычно между Балдуином Фландрским, Бонифацием Монферратским, Людовиком де Блуа, Гуго де Сен-Полем, Конаном Бетюнским и Жоффруа Виллардуэном, а также дожем Дандоло существовало согласие. Их стремление продолжать кампанию подталкивало крестоносцев и не давало экспедиции распасться на отдельные части. Широкое сотрудничество представляло резкий контраст с разрушительными ссорами и напряженностью, которые были характерны для предшествующих экспедиций — особенно с отношениями, сложившимися между Ричардом Львиное Сердце и Филиппом Французским во время Третьего крестового похода.

В течение крестового похода чрезвычайно влиятельной персоной оказался Энрико Дандоло, служивший непревзойденным источником советов и ободрения для остальных руководителей. Его требование оказаться на острие атаки у стен Золотого Рога в июле 1203 года было подлинным вдохновением, прекрасным воззванием к чувству чести крестоносцев, равно как и к их честолюбию. Балдуин Фландрский также проявил себя человеком незаурядным и достойным, по общему мнению, стать первым латинским императором Константинополя.

Если боевые качества крестоносцев были на высоте, то ничто не может оправдать алчность, проявленную во время разграбления Константинополя — хотя такое поведение, возможно, тоже имеет объяснение. Десятилетия взаимной неприязни между греками и латинянами, усиленной напряжением последних месяцев у Константинополя, нашли разрешение в волне насилия и стремления к наживе. Вдобавок ужасающие события, последовавшие за осадой и сражениями, ни в коей мере не отличались новизной — достаточно вспомнить о том, что происходило после взятия Иерусалима в 1099 году. Западные «варвары» не были единственными мародерами в средневековом мире. Подобный ярлык не должен затенять того, что Византийская империя также подвергалась обвинениям в двуличности и не всегда оказывалась на высоте с нравственной точки зрения. Одним из таких примеров может служить жестокость греков по отношению к европейцам в Константинополе в 1182 году. Насилие не было уделом только войн в Восточном Средиземноморье, как показывают осада Багдада монголами в 1258 году и вторжение норманнов в Северную Англию в 1068–1069 годах.

Византийцам, бывшим современниками описываемых событий, равно как и нынешним историкам, особенно сложно понять крестоносцев из-за их статуса воинов священной войны. Понимание ценностей средневекового общества может помочь правильному освещению событий — но даже папа Иннокентий вынужден был признать, что по отношению к Четвертому крестовому походу он не всегда может понять пути Господни. Крестоносцы, ликуя после преодоления самых невероятных трудностей, не сомневались, что на них лежало божье благословение. Но после завершения кампании, когда перед ними встали новые и долгосрочные проблемы, связанные с укреплением новой империи, радость от завоевания Константинополя превратилась в далекое воспоминание, а новый католический аванпост стал отвлекать силы от освобождения Святой Земли.

Наследие разграбления Константинополя особенно остро ощущается в греко-православной церкви, сохранившей глубокую горечь воспоминания о предательстве христианского братства.[659] Как мы видели, полная история завоевания чрезвычайно сложна. Но и в смысле нравственности, и в отношении побуждений она остается одним из самых противоречивых, ярких и интересных эпизодов средневековой истории.

Непосредственно после завоевания трубадур Рембо де Вакейрас, бывший свидетелем событий, признавал проступки крестоносцев и поставил перед ними задачу возместить причиненное зло, хотя бы в собственном понимании.

«И он [Болдуин], и мы сами виновны за сгоревшие церкви и дворцы, в чем я вижу грех как клириков, так и мирян. Если он не придет на помощь Гробу Господню и завоевание не двинется вперед, то наша вина перед Господом станет еще тяжелее, поскольку само оправдание наше превратится в грех. Но если он будет рассудителен и отважен, то поведет свои войска в Вавилон и Каир».[660]

Но к этому времени крестоносцы не могли и помыслить о таком деянии.