— Не нужно этого делать, — предупредил я, выходя из тени. — Мы оба знаем, что я быстрее.
Он обернулся, и на его иссушенном ненавистью к людям лице появился испуг.
— Лоринг? Какого дьявола вы здесь делаете?
Я опустил руку с ножом. Воспользоваться им еще успею, если разговор зайдет не в то русло.
— Думаю, мы оба понимаем, что прошло время для игр и притворства. Давайте начистоту. Вы вытащили меня из темницы только затем, чтобы я никому не сболтнул о вашем визите. Я предполагал, вы незаконно покупаете рабов для своих шахт, но не и думать не мог, что все дело в экспериментах Стоуна.
— Что?!
— Не стоит, право же.
Его глаза стали крошечными, губы сжались, кулаки напряглись.
— Вы многое на себя берете, Лоринг. Кто за вами стоит? Вилсон? У него нет полномочий преследовать меня. Стоит мне позвать стражу, и вы покойник!
— Мы оба знаем, что вы никого не станете звать. Во-первых, я убью вас раньше, чем произнесете хоть звук, а во-вторых, Вилсон не имеет никакого отношения к моему визиту.
— Тем хуже для вас! Значит, вы действуете вне закона!
— Господь милосердный! Да вы сами подумайте, что говорите, — я был поражен тем, как велико его убеждение в собственной непогрешимости. — Вы плетете заговор, участвуете в чудовищных опытах, виновны в смерти либералов из «Прорыва», пытались убить меня, в конце концов! Поэтому самое абсурдное, что вы можете сделать, это прикрываться законом.
Энтони смотрел на меня с такой яростью, будто вот-вот ринется в бой. Я держал нож наготове, но надеялся, что мне не придется применять его. Может, я и не из тех, кто всерьез верит в силу правосудия, но такие люди, как Энтони, не должны просто и легко умирать. Их нужно раздавить, уничтожить морально, предать их преступления огласке, иначе они не ощутят вкус наказания и умрут мучениками, уверенными в собственной правоте.
— Как же вы мне противны, — процедил он сквозь зубы. — Ты, Вилсон, все эти мерзкие мелкие людишки. Вам подавай справедливые законы, заботу и опеку, и плевать, как этого добьёмся мы. Вы хотите жить в богатой стране, но скулите от налогов. Вы любите мир, но недовольны тем, как выигрываются войны. Я делаю то, на что не решались ранее! Это я создаю непобедимую армию, благодаря которой даже последние отбросы нашего общества смогут жить достойно, — захлебываясь в эмоциях, он брызгал слюной и судорожно сжимал пальцы. — Все боятся запачкаться. Власти с чистыми руками не бывает! Но таким, как ты, на это плевать.
— Абсолютно, — подтвердил я. — Но вы не понимаете, что затеяли. Эта армия неуправляема. Даже Стоун не знает, как исправить дефект. Вы погубите Патрию Магнум.
— Не тебе об этом судить, помойная крыса!
Я заметил, как его рука понемногу снова тянется к ящику, и выставил нож вперед:
— Где вы встречаетесь со Стоуном?
— Ха!
— Вы знаете, что он делал с людьми из «Прорыва»?
— Они заслужили смерть. Глупцы! Хотели власти, которую неспособны контролировать.
— Это вы их подтолкнули к сделке с профессором.
— Они оказались слишком слабы, чтобы самостоятельно найти способ.
— А когда их услуги больше не были нужны, вы избавились от них. Любите загребать жар чужими руками, Энтони. Но Стоун вам не по зубам. Он не человек, и на него ваши уловки не подействуют.
— Не тебе судить!
— Где и когда вы с ним встречаетесь? — я схватил его за грудки, развернул и ударил о стену. Энтони не ожидал от меня подобного, и только охнул. — Мне повторить вопрос?
Нож замер напротив его лица. Глаза политика сошлись на переносице, он смотрел на острие клинка.
— Ты не понимаешь…
Я сильнее надавил ему на грудь, угрожающе поднял нож.
— Под мостом, — с закрытыми глазами выдохнул он. — Под мостом возле часовой башни. В полночь.
Я ударил его по шее. Энтони мгновенно отключился и рухнул на пол. Мне оставалось связать его, заткнуть рот кляпом и упрятать в темный угол.
* * *
Полночь — особое время. Грань между вчера и завтра, между прошлым и будущим. Это лишь условность, но ее таинственность привлекает как романтически настроенных влюбленных, так и разных преступников. Я никогда не начинал своих дел до полуночи, если не рассчитывал закончить их в этот же самый день. Верю, что если не завершить задуманное в положенный срок, то это принесет массу неудобств. К сожалению, оказалось, что судьба не суеверна. Ей было плевать на то, как я прокручивал свои делишки, она ждала удобного момента, чтобы ужалить исподтишка.
Флавио заледенела у берега. Мертвые водоросли примерзли к камням. Я кутался в теплое пальто Энтони, затылок грела шляпа из бобра. Богачи выбрасывают уйму денег на одежду, хотя не знают, что такое холод: им не приходится часами стоять на морозе, пытаясь продать свой бесхитростный товар, или спать под ворохом тряпок, чувствуя, как коченеют пальцы на ногах.
Тяжелые шаги предупредили о его приближении. Не знаю, почему я думал, будто он появится как дикий зверь, из тьмы под мостом, или будет красться по крышам. Ему нечего опасаться.
— Что ты задумал? — послышалось его рычание. — Я уже ответил твоим идиотам, что…
Он был ученым и охотником одновременно. Хоть я оделся как Энтони, и даже перенял его манеру держаться, долго эта игра не продлилась. От внимательного взгляда Стоуна не ускользнули существенные отличия в фигуре и росте. Я стоял к нему спиной, но внезапно оказался развернут мощным ударом. Его лицо нависло надо мной. Чудовищный звериный оскал, пустые стеклянные глаза, как у чучела.
— Ты пожалеешь! — прошипел он и схватил за ворот. — Лоринг! Живучий мерзавец. Я думал, что избавился от тебя. Что ж, тогда нужно действовать наверняка.
Он легко поднял меня, как ребенка, и собрался опустить в ледяную воду, когда раздался хлопок. Стоун резко выгнулся, вскрикнул и попытался достать торчащий из спины шприц. Раздался второй, затем третий хлопок. Он успел перевести на меня выпученные глаза и качнулся вперед. Я завис над водой, и спустя миг окунулся с головой в обжигающе-холодную реку. Меня точно кипятком обдало.
Рука Стоуна еще сжимала мое пальто, я никак не мог высвободиться и подняться на поверхность. Одежда впитала воду и стала тяжелой, шевелиться было почти невозможно. Казалось, что от холода у меня лопнут глаза. Но вот кто-то ухватил меня за плечи и вырвал из смертельной ловушки. Я плашмя упал на каменную пристань, кашляя и отплевываясь. Зубы стучали, все тело дрожало.
— Потерпите, Лоринг! Сейчас! Одну минуту!
Когда были сняты пальто, кофта и рубашка, я сначала почувствовал облегчение, но спустя короткое мгновенье холод принялся обгладывать мое голое тело. И тут спасение — объятия сухой одежды. Мне казалось, что озноб никогда не пройдет, что я раздроблю зубы и кости, и что меня от кашля вырвет собственными легкими. Я даже не сразу понял, что лежу рядом с громадным неподвижным телом Стоуна.
