Крыша, подернутая инеем, немного скользила, но рельефные накладки на подошву сапог обеспечивали отличное сцепление с пористой глиняной черепицей, похожей на рыбью чешую. Платок защищал нижнюю половину лица от пронизывающего северного ветра, ледяная сырость которого резала кожу.
— Пора, — сказал я себе, подходя к самому краю. У каждого свои странности в этом мире. Я, к примеру, люблю разговаривать вслух, даже если являюсь единственным слушателем. Возможно потому, что провожу в одиночестве большую часть своей жизни, а в обществе предпочитаю отмалчиваться.
За желобом для дождевой воды, забитым листьями, ветками, изорванными птичьими гнездами и рассыпанными кем-то ржавыми гвоздями, открывался во всей красе вид на замковый дворик. Порыв ветра ударился о стену, точно волна о берег, и меня обдало искрящейся в тусклом лунном свете ледяной пылью. Я находился на куполе средней башни, слева находилась ее старшая сестрица, а справа — младшая. Они соединялись между собой пологими крышами, под которыми скрывались продрогшие на четырех ветрах крылья замка. О том, что там царит собачий холод, можно было судить по пустующим каминным трубам. Только центральная часть отапливалась, и клубы горячего пара устремлялись к далеким звездам. Хребты крыш и каждый изгиб черепицы были подчеркнуты инистой линией, словно кто-то решил выделить их мелом.
Мой трепет перед застывшей в осенней ночи картиной легко понять. Замки нынче стали редкостью. Содержать их баснословно дорого, стоят они часто за пределами современных городов, и сёла, прежде окружавшие крепости своих господ, теперь нищали и пустели. Селяне предпочитали искать заработок там, где кипит жизнь, а значит — водятся деньги. Замки — это пережиток прошлого. Они плохо переносят вторжение ставшей модной в последнее время электрификации, даже газовое освещение провести по всем коридорам и комнатам требует массу затрат. Поэтому в большинстве уцелевших замков до сих пор свет дают свечи и факелы. Богачи стремятся избавиться от фамильных имений, продают их музеям и сумасшедшим ценителям старины, переезжают в города и забывают навсегда, что значит мерзнуть в сквозняках.
Я проверил на прочность веревку, закрепленную за одну из каминных труб. Прежде никогда не возникало проблем с расходниками, купленными у Гарриса, но это почти традиция: проверить всё дополнительно в последний момент. О да, у меня множество традиций, как и у каждого представителя моего ремесла. Поначалу казалось, что это бред, пустое суеверие, но с годами начинаешь понимать саму суть. Если однажды повезло, захочешь повторить везение, и тогда, тогда вспомнишь каждую мелочь и повторишь шаг за шагом, чтобы умилостивить Того, Кто Раздает Удачу. Я знаю парня, который носит на каждое дело одно и то же нижнее белье, украденное в свою очередь во время первой охоты. Не скажу, что побрезговал бы надеть чужой нательник, если бы знал, что мне за это выдадут лишнюю порцию везения, но жать тому знакомцу руку при встрече не стану. Да и не принято у нас руки жать: бесценный инструмент, как-никак.
Я ухватился перчаткой за веревку, развернулся спиной к краю и оттолкнулся ногами.
Вжжжжик.
Веревка скользила в перчатке с грубой толстой кожей со стороны ладони, страховочный карабин бился о бедро, ступни притормаживали о стену. Я был в этом замке впервые, но знал его планировку, словно прожил тут всю жизнь. За плату в пять серебряных денарумов[1], что просто невыносимо дорого для расценок черного рынка, мне дали посмотреть на чертежи в течение четверти часа. Хватило бы и меньшего, если бы замок не подвергался реконструкции около полувека назад. Старые чертежи и новые не имели дат, а потому заранее знать, с каким из вариантов предстоит столкнуться, я не мог. Пришлось на всякий случай отчеканить в памяти оба. А это четыре листа, испещренные линиями и размерами, которые сбивают с толку и не дают сосредоточиться на расположении комнат. Но не зря я считаюсь одним из лучших — всегда обращаю внимание на мелочи и запоминаю детали.
Я остановился, повиснув на веревке перед мутным окном с распахнутой рамой. Войти предстояло в нежилой части замка, чтобы не привлекать лишнего внимания. Так уж получилось, что меня редко зовут в приличные дома. Да что там! Никогда не зовут. Но я прощаю господам их спесь и ханжество, приходя без приглашения. Зайти через дверь — это не для меня. Моя площадь — крыши, мои парадные врата — оконные створки. Я вор, пес задери, если кто до сих пор не понял. Романтики в этом образе мало, что бы там ни писали в дешевом чтиве. Напудренные барышни читают про парней вроде меня, а еще о пиратах и убийцах, тайно мечтая однажды оказаться в объятиях эдакого опасного мерзавца, который от одного взгляда на их напомаженные губы станет добропорядочным семьянином. Ха-ха. Почему-то стоит им увидеть кого-то из нашей породы, так от их визга кровь из ушей течет. Ну не такие мы, как о нас пишут, не такие. И писаных красавцев среди нашей братии поди поищи. Меня судьба не обидела, да и то шрамов не счесть, нос сломан — издержки профессии.
Впрочем, я отвлекся. Мысли часто уносили меня далеко от происходящего в такие опасные моменты, и тогда все получалось само собой, легко. Почему? Потому что я до жути боюсь высоты. Да, вор, который боится высоты и ползает по крышам так ловко, что кошки дохнут от зависти. Парадокс — моё второе имя. Или третье, если разобраться.
Держась одной рукой за веревку, я второй снял с пояса короткую дубинку с тяжелым набалдашником. Прицелившись, ударил точно по центру стекла. Ветер заглушил звон осколков, и я, зацепившись пятками за подоконник, подтолкнул себя вперед. Отцепил карабин, спрыгнул на пол. Первая часть — самая легкая. Это раньше я полагал, что попасть в чужой дом — великий подвиг. Теперь-то мне доподлинно известно, что самое важное в нашем деле — выйти на своих двоих и с добычей в карманах.
О карманах я загнул. У меня на груди и спине имелись скошенные сумки на ремнях, в которые поместится найденный ценный скарб, к тому же со мной всегда есть тубусы для картин (некоторые ценители щедры за известные работы), шкатулка для хрупких сокровищ и мешочки для всякой мелочи, чтобы не терялась. Хотя, по сути, за мелочью меня никто не посылает. Не тот размах, не та специфика…
Да, совсем забыл представиться. Арчибальд Лоринг — это моё полное имя. Сэр вор, проныра, крыса, колодочник, расписной — это всё про таких, как я. Мне повезло не попасть в колодки и не побывать под кнутом, который исполосует спину, но родители достаточно пошутили надо мной. Как отца, простого рыбака, угораздило назвать сына Арчибальдом — ума не приложу. Я выкинул это имя из головы, как только угодил в приют. Мне по душе короткое и ни к чему не обязывающее имя Арчи, Арчи Лоринг.
Коридор был тихим и пустынным. На полу лежала иссушенная солнцем, сожранная молью и припорошенная пылью ковровая дорожка. Когда-то она была красной с золотистой окантовкой. Стены голые, держатели для факелов пустовали, мебели не было, хоть местами на ковровом покрытии виднелись вдавленные следы от ножек. Похоже, что к зиме это крыло вовсе изолировали от основного дома, чтобы сохранить тепло, но не решились портить мебель сыростью.
