И, будучи настоящими йоркширцами, они также выразили сочувствие по поводу тяжкого бремени заботы о женщинах в семье, а потом спросили его о тыквах.
Мы все потихоньку возвращались в норму впервые за долгие годы, и за это я была благодарна Келли.
Однажды утром в конце ноября я сушила волосы, когда раздался звонок интеркома. Я крикнула Джо, чтобы она открыла дверь.
Она прервала свою тираду по телефону и крикнула в ответ:
– Я в ванной! Ты иди!
Я тихо заворчала – я не слышала, чтобы гудели трубы, значит, она еще не в ванне, – и отправилась отвечать.
– Чем раньше мы научим тебя это делать, тем лучше, – сообщила я Бэджеру, который ждал утренней прогулки вокруг квартала.
– Да?
– Здравствуйте, мисс, это Билли.
Я нахмурилась.
– Билли с вистерией?
– Да, мисс. У меня для вас посылка.
Все мои вещи еще несколько недель назад вернулись из Нироны в чемоданах – то есть это точно не они. (Лео настоял, чтобы я оставила браслет, но кольцо я отправила обратно с курьером, оно было слишком ценной частью семейной истории.) Что тогда, какое-то растение? Черенок вистерии Билли?
Скручивая влажные волосы в пучок, я натянула длинный свитер и побежала вниз открывать дверь.
Билли стоял на пороге с маленькой посылкой в коричневой оберточной бумаге. При виде меня он широко улыбнулся, но сверток не отдал.
– Мне сказано, чтобы вы открыли ее в машине. – Он жестом указал на «рендж ровер», припаркованный у нашего дома.
– Что? В этой машине?
– И вам может понадобиться пальто, – добавил он с неохотой, словно не желая портить сюрприз.
Я смотрела на него, пытаясь еще что-то прочесть по его лицу, но Билли больше ничем себя не выдал. Я сузила глаза в притворном раздражении.
– Подожди, – сказала я и завопила наверх, обращаясь к Джо: – Я выхожу! Не забудь вывести Бэджера пописать!
Ответа я не расслышала, потому что миссис Мейнверинг начала стучать в потолок.
Я почти ожидала увидеть Лео на заднем сиденье «рендж ровера», но оно оказалось пустым, не считая жакета и серого джемпера. Это для меня? Или… сердце вдруг защемило… или они принадлежат новой девушке Лео?
Билли закрыл за мной дверь и тронул машину с места, пока я бездумно смотрела на пакетик, лежащий на коленях. Обернут он был красиво, бумага сложена тончайшими ровными складками, а белая лента завязана в бантик под идеальным углом.
– Откройте, мисс, – бросил Билли через плечо. – Иначе тайминг собьется.
Я не хотела, чтобы внутри оказалось то, что придется ему отдавать. И я не хотела, чтобы там лежало что-то, способное пошатнуть мою слабую решимость. Но я собрала волю в кулак и потянула за ленты, развернула бумагу и обнаружила простую ореховую шкатулку.
Простую, но идеальную, с петлями и уголками, с замочками, по которым можно было провести пальцем, и отполированную до блеска. Я глубоко вздохнула и открыла крышку.
Внутри оказался красный бархат и такой же бархатный мешочек. Я подняла его – он был очень легким – и перевернула над ладонью.
Выпал маленький ключик на тонкой золотой цепочке.
Мне хотелось спросить у Билли, знает ли он, от чего этот ключ, но я внезапно поняла, где мы, и поняла – от чего.
Он припарковался у ворот в личный сад на Тринити-сквер и выпрыгнул, чтобы открыть для меня дверцу.
Я взвесила ключ на ладони. Это был милый жест, но разве я хотела бы оказаться здесь одна, без Лео? Мне словно дали ключ от города, но я не знала местного языка.
Билли ободряюще улыбнулся, и я не стала его расстраивать, раз уж он точно знал, что здесь происходит. Поэтому я вышла и вставила ключ в старый эдвардианский замок.
Ворота распахнулись, но за ними меня ждал вид, которого я никак не ожидала.
Розовый сад в центре и фонтан из Нироны остались на месте. Но исчезли все идеальные газоны. Клумбы с тщательно подобранными цветами тоже исчезли. На их месте были свежевскопанные полосы земли, и торчащие из нее, словно странные инопланетные растения, прутья витой проволоки с прикрепленными к ним фотографиями, высотой примерно мне до талии.
Дикие маки, васильки, горошек, смолка, лютики, кислица, поповник покачивались на ветру.
Я медленно обернулась, оглядывая сад. Под большими деревьями дрожали фото крокусов и диких нарциссов, и длинная трава колыхалась там, где когда-то была крикетная площадка. Кто-то переделал весь сад, превратив его в дикую луговину.
Обернувшись по кругу, я вдруг увидела стоящего передо мной Лео. На нем были джинсы и полупальто, а на лице написано нетерпение. И еще я заметила нервозность в его поразительных голубых глазах.
Даже теперь я изо всех сил старалась к нему не прикоснуться. От одного его вида мир обретал резкость.
– Их недавно посеяли, – объяснил он. – Поэтому только фото. И ты сможешь изменять все, что захочешь. Ты же эксперт.
– Но твои чудесные газоны! – выдохнула я, шокированная его поступком. – Что бы подумал твой дедушка? И как же крокет?
– Уилли бы понравилась высокая трава, в которой можно поваляться в самом центре города. Ни одна женщина не могла бы чувствовать себя здесь в безопасности с ним. А крокет он ненавидел. Как и я.
Лео взял меня за руки и заглянул в глаза.
– Эми, ты всегда умела видеть то, что недоступно остальным. Ты была права – этот сад был похож на мою жизнь в Нироне. Спланированную другими людьми. Красивую, но ограниченную.
– Это была не критика, – начала я, но он шикнул на меня.
– Я много думал после нашей последней встречи. О том, что ты сказала мне о родителях… Это заставило меня взвесить то, что действительно для меня важно. И понять, без чего я жить не могу. Жить я не могу только без тебя. – Выражение его лица смягчилось. – Так что я поговорил с папой, с Софией и сказал им, что пришло время отменить смехотворные, устаревшие патриархальные установки.
У меня отвисла челюсть.
– Что?
Лео прочистил горло.
– София занимается документами… естественно… но указ будет ратифицирован на первом же заседании парламента при папином правлении. София получит то, чего всегда хотела, и отлично с этим справится.
– Но как же ты? Ты же не будешь кронпринцем!
Я знала, насколько это для него важно. Я знала, как ему нравилось быть частью цепочки, уходящей в глубины истории. И он от этого отказался. Ради меня. Чтобы моя жизнь могла быть нормальной.
– Я все равно останусь частью всего этого. Мне лишь не придется посвящать делу всю свою жизнь. И неужели ты думаешь, что я мог бы наслаждаться такой жизнью, зная, как ты ее ненавидишь? – Он переплел наши пальцы. – Я бы сам ненавидел каждую минуту правления. А так я оставлю себе работу в Лондоне, у меня будут обязанности и благотворительные проекты, но не в прежних огромных объемах. Я могу как следует заниматься каждым, например, твоим терапевтическим садом.
