Возможно, этого ему никогда не узнать. Но нужно попытаться довести дело до конца по-своему. Он расскажет королю о своей точке зрения на ситуацию, что бы ни думали об этом придворные.
Они дошли до входа в зал Аполлона, служивший королю местом для аудиенций. Слуга велел подождать, пока его не позовут. Вместе с несколькими придворными мушкетер и Россиньоль стояли у двери. Полиньяк опустил руку в карман камзола и стиснул лежавшие в нем четки. Пока бусинки скользили у него между пальцами, он мысленно бормотал светлые тайны[113].
Прокрутив четки три раза, он выпустил их и принялся рассматривать других просителей. Взгляд мушкетера остановился на одной из женщин. Не только потому, что она была исключительно красива, но и потому, что она показалась ему знакомой. Где-то он уже видел эту даму, в этом он был уверен, и было это не в Версале. Полиньяк наклонился к Россиньолю.
– Вы видите вон ту даму в черном парике? – прошептал он. – Кто это?
Россиньоль едва заметно кивнул:
– Исключительное создание, не так ли? Если я правильно помню, это Луиза Сам-Дон-Нефвий, дочь одного из лотарингских графов. – Криптолог указал на дверь. – Внимание, начинается!
Однако Полиньяк продолжал смотреть на придворную даму. Она уже заметила его взгляд, однако ему это было совершенно безразлично.
– Эта женщина… мне кажется, она…
Россиньоль грубо потянул его за рукав:
– Оставьте бабу, капитан! Сосредоточьтесь на аудиенции.
Тем временем лакеи открыли двери, и мушкетеру не оставалось ничего иного, кроме как войти внутрь. Зал был выдержан в темно-красных тонах, с позолоченным потолком, изображавшим греческого бога Аполлона на боевой колеснице. Человек, которого французские поэты называли воплощением Аполлона, сидел на возвышении у западной стены. Людовик Великий был одет в плащ из огненно-красного шелка с соболиной оторочкой поверх бордового костюма для верховой езды. Полиньяк часто видел короля, но всегда издали. Теперь же он увидел, что в последнее время Людовик сильно постарел. На лице его виднелись глубокие морщины, которые нельзя было скрыть ни пудрой, ни румянами. «Война, – подумал он. – Возможно, он действительно откусил больше, чем способен проглотить».
Кроме короля, в зале было еще не менее тридцати человек, среди которых самые разные придворные сановники и министры, а также Сенлей и Лувуа. Перед возвышением стояла женщина, которую из-за грубости черт лица и лошадиного зада Полиньяк принял за свояченицу Людовика, герцогиню Шарлотту Орлеанскую. Та присела в реверансе и потопала прочь из зала. Проходя мимо мушкетера, она негромко выругалась себе под нос.
Слуга возвестил об их прибытии:
– Месье Бонавентура Шарль Россиньоль, председатель счетной палаты, и Гатьен Робер де Полиньяк, капитан гвардии «черных мушкетеров».
Они вошли. Король с улыбкой обернулся ко вновь прибывшим. Россиньоль и Полиньяк низко поклонились.
– Месье Россиньоль, мы рады, что вы пришли. Вы должны нам еще одну партию в бильярд.
Россиньоль снова поклонился:
– Для меня это честь, сир. Ваша светлость слишком добры.
– Подождите, пока мы сыграем, потом будете прославлять мою милость, – ответил король, и зал звучно рассмеялся превосходной шутке.
Людовик надул губы:
– Разве обыкновенно вы не докладываете нам письменно?
– Именно так, ваше величество.
В душе Полиньяка закипал гнев. Нужно сохранять спокойствие. Ему сейчас очень хотелось взять в руки четки. Людовик оперся на позолоченный подлокотник, изображавший голову льва.
– Однако теперь вам этого недостаточно?
– На переданные мной данные не последовало никакой реакции, сир.
– Что ж, возможно, мы сочли, что на ваши данные реагировать не стоит.
– Это, ваше величество, кажется мне весьма маловероятным.
– Да?
– Да. Ибо это свидетельствовало бы о чудовищной небрежности.
В тронном зале стало настолько тихо, что были слышны шаги придворных в соседнем зале. По выражениям лиц Полиньяк видел, что тон его голоса шокировал присутствующих. Некоторые из дам побледнели еще сильнее и принялись судорожно обмахиваться веерами. Полиньяк понял, что ему не следовало так говорить со своим сувереном. Но иначе он не мог.
Людовик Великий провел рукой по усам, а затем негромко произнес:
– Он продолжает настаивать на своем непосредственном праве офицера моей гвардии, каковым еще является? Или желает отправиться обратно в Париж?
– Только после того, как скажу то, что должен сказать, сир.
По комнате пробежал шепоток, когда около тридцати придворных покачали головами в париках. Король откинулся на мягкую спинку трона, скрестил ноги и махнул рукой. После этого два лакея открыли двери, и придворные поспешно вышли из зала Аполлона. Остались только Полиньяк и оба лакея.
Когда двери снова закрылись, король наклонился вперед:
– Да вы еще более упрямы и дерзки, чем мне докладывали. – Людовик смотрел Полиньяку прямо в глаза. – Что ж, по крайней мере, вы не такой подхалим, как Россиньоль. Нас окружают кокетливые люди, капитан. Разговор с прямолинейным человеком весьма освежает.
Брови его сошлись в заученном жесте.
– Хотя столь непозволительное поведение неприлично для аудиенции, солдат. Никогда больше не смейте возражать мне – мне! – при всем дворе. Это достаточно доходчиво сказано для такого упрямца, как вы?
Стиснув зубы, Полиньяк поклонился:
– Нижайше прошу прощения, сир. Дело в том, что эта ситуация не дает мне покоя вот уже несколько недель.
– Хм. Вы были тем человеком, который взял в плен этого английского инсургента, состоявшего в союзе с нашим сыном, не так ли?
– Именно так, ваше величество.
– Как так вышло, что он ушел от вас?
Полиньяк рассказал Людовику о неожиданном вмешательстве Ла-Рейни и о декрете с королевской печатью, который вынудил его передать пленников начальнику полиции. Рассказал о восстании булочников и побеге заговорщиков. Король слушал, и лицо его не выражало ничего.
– Мы видим, – заявил Людовик, – что нам дали дурной совет в этом деле. Мы разберемся с этим. Благодарю вас, капитан. Если верно то, что вы говорите, возможно, мой сын еще был бы жив, не вмешайся полиция и не испорти все дело.
Махнув рукой, король дал Полиньяку понять, что он свободен. Однако мушкетер не сдвинулся с места.
Король строго поглядел на него, однако глаза его весело сверкали.
