Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 137
О чем же они тогда вообще в состоянии помнить?
Зигфрид сжал кулаки в бессильной злобе.
Что же это получается? Вот ты спасаешь людей от морского гада, лечишь их от золотухи или волчанки, окормляешь их духовно, а то и просто великодушно выслушиваешь их бредни. Вот ты миришь два враждующих царства, убиваешь людоеда, терроризировавшего хутор, или вымаливаешь у Всевышнего дождь в разгар засухи.
Все это делаешь ты, герой.
Тебя носят на руках, тебе жалуют землю и золотые браслеты. Первейшие красавицы норовят всучить тебе цветок своего целомудрия. Но вот ты умираешь. Проходит три-четыре несчастных года и…
– Вспомнил! Есть! – менестрель жеманно шлепнул себя по лбу холеной ладошкой. – Вспомнил этого Конана! Такой блондинчик был вертлявый, лучник. Стрелял, как бог! Помнится, мог, стоя на одном берегу Мозеллы, попасть в яблоко, висящее на яблоне, которая растет на другом берегу. И надо же – пропал, как заяц…
– Я тоже что-то такое припоминаю, – отозвался Рунгурт. – Насчет Фафнира… Только не на Гнитайхеде он жил, а на Випльбриде, что в землях кельтов.
– Ты ближе в делу, а он про козу белу! – обиделся Парис, отворачиваясь от гнома, проигнорировавшего его сногсшибательное сообщение.
– Неправда ваша, братья! – постановил Буиль со свойственной себе категоричностью. – Голубени всякой слушать надо меньше. Тот дракон Фафнир и сейчас жив – я его в местах наших недавно видел. Жив и здоров! Сидит себе под горой, клад свой сторожит. Что твоя кура на навозной куче!
…проходит несчастных три года и никто, никто о тебе уже не помнит. А если и помнит, то не о тебе. А о каком-то псевдо-тебе! Разве это не ужасно – от самого своего рождения быть прописанным на свалке истории?
Зигфрид был совершенно уверен: Конан никогда не был «вертлявым блондином». Конан вообще не умел стрелять из лука.
А Фафнир – Фафнир никогда не жил на Випльбриде, ибо испытывал к кельтам такую же фанатичную неприязнь, какую испытывал Буиль ко всяческой «голубени». И уж, конечно, Фафнир мертв. А будь он жив, Фафнир не из тех драконов, что сторожат какое-то там золото, не тот у него был полет…
Зигфрид выскользнул из комнаты, где вяло переругивались менестрель, великан и гном. И притворил за собой дверь.
На душе у королевича саднило ощущение вселенской бессмысленности. Бессмысленности Вселенной.
Что значат подвиги, если о них никто не помнит? Что значит магическая сила, если idem? И любовь? Пустые сотрясения воздуха!
Вдруг Зигфриду вспомнилось предсказание Фафнира о трех путях, о трех возможностях его судьбы. Когда-то из этих трех он выбрал путь Ловца Стихий.
Теперь он осознал, что ошибся.
Выбирать нужно было путь Ловца Памяти. Должен же кто-то загнать склеротичную клячу истории? Должен же кто-то, а?
Зигфрид бросился в свою комнату и впопыхах собрал вещи. Руки его дрожали, но сердцем владела несгибаемая решимость. Затем королевич накарябал короткую записку Альбриху.
Навестив напоследок кладовую, он закинул свои пожитки в лодку и, не оглядываясь, налег на весла…
Он шел сквозь благовонную майскую ночь прочь от Озера Мрака.
Он держал путь в Вормс, столицу королевства бургундов.
Дорога его была вымощена благими намерениями и прорицаниями Фафнира о Ловце Памяти.
На спуске с Рюдеберга Зигфрид услышал за спиной знакомое конское ржание и впервые за двое суток улыбнулся. Вскоре его нагнал Умбон. На сей раз конь был оседлан – кем? когда?
Сентябрь 2001 – декабрь 2006
От автора
Традиция «охотничьих» рассказов в русской литературе переживает сейчас не лучшие времена. И даже превращение охоты в излюбленное развлечение «новых богатых» не слишком помогает делу. Конечно, всегда есть надежда, что лет через пятьдесят… или может быть сто… В общем, будучи человеком недоверчивым и вдобавок нетерпеливым, я решил возрождать жанр собственными средствами. А чтобы почин понравился самым верным моим читателям, я решил перенести действие «охотничьего» рассказа в свой излюбленный фэнтези-мир – мир Сармонтазары. Итак, перед нами охотник-следопыт самой грозной наружности по имени Бат Иогала. Он добряк, балагур и, как сказали бы наши современники, крепкий профессионал. Вот он тяжело ступает по горной тропе, высматривая на снегу следы оленей и куниц. Он одержим мечтой – добыть живьем горного барса для зверинца княжны. Это нелегкая задача, но Бат уверен, что справится, ведь за ним опыт, хитрость и выдержка. Но вот начинается снежная буря, она спутывает все охотничьи планы и утром следующего дня мы обнаруживаем нашего меркантильного героя преображенным новым знакомством с десятилетней хозяйкой местных гор…
Иные наверняка будут пенять этому рассказу за смутный экологический пафос. Иные за этот же пафос похвалят. Я же в «Раш-Раше» ценю в первую очередь колорит, который мне, потомственному городскому жителю, дался лишь после усердных трудов, и тревожно-радостную сказочность, в которой мир взрослых, мир детей и мир зверей пусть ненадолго, но пересекаются, образуя особую реальность – драгоценную и, порою кажется, единственно возможную.
Раш-Раш
Тяжело ступая по розовому зернистому снегу – это вызолоченные закатные тучи добавили ему колеру – Бат Иогала пробирался вверх по горной тропе.
Снег шел давно, да такой обильный, что тропа едва угадывалась. Если он потеряет дорогу и не найдет себе убежище до темноты, ночевать придется в сугробе.
Мысль о таком ночлеге сообщала движениям Бата живость, в его случае тем более примечательную, что не отдыхал он с самого утра.
С механической монотонностью, по которой всегда отличишь опытного ходока, двигались ноги Бата, обутые в высокие охотничьи сапоги на собачьем меху.
За его спиной ворочался лук. На поясе отсиживались в ножнах с фатоватыми эмалевыми накладками два кривых ножа – длинный и широкий.
Ох и страшен же бывал Бат, когда сжимал левой Чамбалу, так звали долговязый нож, а правой Кую, так звали коротышку, оскаливался по-боевому и, надувши живот, кричал удалое «йе-йе-ги-и-и»!
Даже в медвежьем сердце возбуждал страх Бат Иогала своим криком.
Двадцать шесть медвежьих шкур, отданных Батом перекупщикам жаркого и ласкового товару в прошлый сезон, были лучшим тому подтверждением. Со зверьем потише да пониже разговор у Бата выходил совсем уж коротким: шкуру – чулком, мясо – собакам, и домой, брагу пьянствовать.
Бат был потомственным зверовщиком. И, конечно, фамилию Иогала он присвоил себе против правил. Ведь смердам фамилии не положены. Да и не нужны.
Однажды на постоялом дворе он услышал от бродячего песняра сказ о Бате Иогале, тиране Ирвера.
Тиран «имел трех сыновей и каждому из них нанес намеренно увечье» – мелодично гнусил песняр. Одного сына – ослепил, другого – оскопил, третьему проткнул спицей барабанные перепонки. Чтобы сыновья не заносились в гордыне, от которой до междоусобицы и раздела царства рукой подать. Но, сплоченные увечьями, держались друг друга, управляли царством сообща и несли бремя власти в смирении и взаимной любви, пусть и принудительной.
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 137
