— Рады, рады видать вас, дорогой Нестор Эммануилович! — отвечал главный редактор. — Нечастый вы у нас гость, нечастый.
— Что нечастый — это хорошо, — согласился Нестор Эммануилович. — Не надоем. — Редактор собирался отчаянно возразить, но Нестор Эммануилович продолжал, и перебить его не посмели. — А вот что опоздавший, каюсь. Впрочем, все относительно, — заметил гость. — В 1918 году в комиссии ВУКФУ по синематографическим зрелищам заседал со мною Виктор Иванович Крестовоздвиженский, профессор, автор фундаментального труда «Этимология тибетских наречий». Милейший старик, но с одним недостатком. Он никак не мог перестроиться на новый календарь. Заседание назначалось на десятое, он и приходил десятого, но по старому стилю. То есть двадцать третьего. А по двадцать третьим числам в том же помещении на бульваре Лассаля, восемь, заседало Бюро котлонадзора. Но надо сказать, что Виктор Иванович честно отсиживал заседание по котлонадзору и порою даже выступал с дельными соображениями. Эрудированнейший был человек, прошу простить за байку не по делу! — лучезарно улыбнулся Нестор Эммануилович в заключение.
— Что вы, что вы, — понеслись со всех сторон протестующие возгласы, — это так интересно!
А усатая дама, на протяжении всего рассказа Нестора Эммануиловича делавшая знаки стенографистке записывать, дабы ни одно великое слово не пропало для потомства, воскликнула:
— Феноменально! Феноменально!
Нестор Эммануилович молча согласился с тем, что рассказ его феноменален, расстегнул байковую куртку, достал из кармана мундштук, вставил в него коротенькую сигарету, прикурил у подбежавшего Ладушкина и сказал:
— В худсовет одной восточной студии ввели знаменитого акына. («Феноменально!» — воскликнула дама.) Он приходил на заседания с домброй и, сопровождая свои выступления игрой на этом замечательном инструменте, пел интересно, но долго. Не будем же ему уподобляться! Поэтому, опоздав на первый вопрос, постараюсь искупить свою вину, кратко и неутомительно высказавшись по вопросу второму. (От неожиданности перехода я похолодел.) Сегодня у нас на второе?.. — улыбнулся Нестор Эммануилович с очаровательным полувопросом и устремил взгляд на редактора. Последовала заминка.
— Мы собирались обсудить сценарий молодого автора… — начал главный редактор.
— …с трепетом ждущего решения своей судьбы, — подхватил Нестор Эммануилович, безошибочно вперяясь ласковой улыбкой в меня.
— Сценарий предназначен для Антона Ионыча, но…
— Неуемный Антон! — покачав головой, молвил Нестор Эммануилович с дружеской теплотой в голосе. — Кстати, запамятовал, как будет называться его новый опус?
Редактор опять замялся и беспомощно поглядел на Олю.
— «Десять часов двенадцать минут», — произнесла Оля в гробовой тишине, и по этой тишине я понял, что назревает что-то ужасное, и оно созрело в следующую секунду.
— Я получил сценарий «Десять часов двенадцать минут» и прочитал его, — сказал Нестор Эммануилович.
То, что Нестор Эммануилович с первого взгляда признал автора во мне, свидетельствовало о том, что он действительно великий человек. Но дальнейшее выходило за всякие рамки реальности…
— Я прочитал сценарий, — продолжал Нестор Эммануилович. — И надо сказать, прочитал не без интереса.
В полной растерянности я глядел на Олю. Оля с недоумением глядела на главного редактора. Тот замыкал круг, глядя на Нестора Эммануиловича с изумлением. Но Нестор Эммануилович не замечал смятения, собою произведенного, и, не спеша выбивая мундштук, говорил:
— …что же привлекает нас в этом, еще не очень ловко скроенном, еще нетвердо ступающем младенческой ногой по терра инкогнита драматургии сочинении? Великие реалии? Их нет. Исключительность фабулы? Нет и нет, как сказал бы Проспер Мериме. Привлекает нас естественность простоты, та истина, которую столь ценил Буало в третьей части своей «Поэтики». О чем, в сущности, сценарий? Не боясь нескромности, которую мне простит молодой автор, смею утверждать, что сценарий биографичен: история первой любви, первые радости и горести человека, вступающего в жизнь, его раздумья о друзьях, о товарищах по работе…
Украдкой я оглядел лица членов худсовета. Я ожидал увидеть насмешливые взгляды, тайные перемигивания — но большинство, напротив, слушало прилежно, некоторые даже согласно кивали, а стенографистка записывала… Самое же непостижимое заключалось в том, что Нестор Эммануилович, который никак не мог получить и, следовательно, прочитать увезенный сценарий, говорил о нем сущую правду — и говорил почти теми же словами, которыми когда-то пытался сформулировать его существо я! Про «великий эпизод» с самолетом он, правда, ничего не сказал.
Потом Нестор Эммануилович совершил блистательный экскурс в историю автобиографических произведений, предостерег автора от следования отжившей теории ослабленной драматургии, посоветовал работать над диалогом и в заключение поприветствовал приход в кинематограф способного молодого автора.
Больше желающих выступить не оказалось. Тогда, не веря себе, я увидел, как встал главный редактор и, многозначительно переглянувшись с Олей (Оля кивнула), заключил заседание следующим образом:
— Предлагаю поблагодарить Нестора Эммануиловича за его содержательное выступление и, поскольку оно совпадает с мнением Антона Ионыча, мнением очень существенным, так как это мнение будущего постановщика сценария, сценарий принять.
— Доверившись, так сказать, маэстро! — прибавил Нестор Эммануилович и ласково обратился ко мне: — У кого учились, молодой человек?
— Я… — выкатилось у меня и застряло в горле, но Нестор Эммануилович все понял и кивнул.
— У матери-природы — тем похвальней, — молвил он, поднимаясь из кресла. — Только вот вам мой совет: не доверяйте первому успеху, учитесь у мастеров — и в первую очередь, читайте… («Евтихиана»… — бухнуло в моем воспаленном мозгу.)
— …Михеева. А теперь простите великодушно, — поклонился Нестор Эммануилович собранию, объяснил, что опаздывает на ученый совет в Институте прикладного искусства, и торжественно покинул кабинет.
С уходом великого старца множество любопытных глаз обратилось на меня; сидя с опущенной головой, я этих взглядов не видел, но чувствовал пламенеющими щеками.
«Вот сейчас все и начнется», — подумал я.
Но ничего не началось. Главный редактор поздравил меня, объявил заседание закрытым, попросил задержаться Олю, и все начали подниматься.
Схоронившись от постыдного триумфа, я курил на лестничной площадке, проклинал Олю, которая все не выходила, и прикладывал холодную ладонь к щекам.
— Что случилось? — Явившаяся наконец очень веселенькая Оля остановилась, глядя на мои щеки.
— У вас все сценарии так принимают? — отвечал я неожиданно глухим и злобным голосом.
— Если бы все. А вы недовольны?
— Я в восхищении! Я бы вообще давно ушел отсюда!.. Если бы помнил, где здесь выход…
