Что же касается Мадам, то я старался о ней не думать. Перед самим собой притворялся, что с этой проблемой покончено и мне безразлично, будет ли она вообще на выпускном бале. Во всяком случае, решение пойти туда не имело с ней ничего общего.
Мероприятие начиналось поздно, в девять вечера, и должно было продолжаться до самого утра. Программа включала следующие пункты:
— торжественный ужин с «официально» разрешенным алкоголем (бокал шампанского и рюмка белого вина);
— танцы в актовом зале под музыку специально приглашенного вокально-инструментального ансамбля «Визжащие пантеры», обильно спрыснутые «неофициальными» напитками (водкой и вином «Альпага», заранее принесенными и надежно спрятанными в раздевалке и туалетах).
Действительность скоро подтвердила мои прогнозы.
Как я и предполагал, мне пришлось стоять «в сторонке». Не то чтобы от меня сразу все отвернулись или явно избегали моего общества, но большинство присутствующих разбились на пары или группы со своими интересами и настраивались исключительно на танцы и хорошую пьянку, а не на светские беседы или интеллектуальные развлечения. Мою печальную участь разделяли только скучные дурнушки и мрачный Рожек Гольтц, besserwisser[235]и чудак, — гениальный математик.
Я бесцельно бродил по коридорам и классам, где кипело веселье, играя перед не обращавшими на меня внимания товарищами и, главное, перед самим собой роль возвышенного художника, творца, который презирает общество и его пустые забавы, он выше этого и «страдает за миллионы»[236]. Мне не хватало только романтического костюма, лучше всего черного плаща или черной пелерины, в которую я бы закутался, подобно Рене Шатобриану или хотя бы Выспяньскому на знаменитой свадьбе Рыдля[237]. Но на меня все равно почти никто не обращал внимания, а если кому-нибудь и случалось, то он смотрел на меня с насмешкой или с жалостью («не пьет, не курит, не танцует, и девушки у него нет — вот фраер!»).
Я уже подумывал уйти, но тут увидел Мадам. Она сидела за длинным столом в учительской (двойная дверь которой была открыта настежь), окруженная с двух сторон педагогическим коллективом и членами родительского комитета. Стол был накрыт белой накрахмаленной скатертью с расставленным на ней кофейным сервизом. Там же поблескивали серебристые чайники и кофейники, а также бутылки с вермутом. Мадам в кремовом облегающем платье с декольте и с обнаженными руками, с ниткой мелкого жемчуга на шее сидела во главе стола и в тот момент, когда я ее увидел, поднимала тост за дальнейшую успешную работу школы и… за веселые каникулы.
Я смотрел на эту сцену из-за поворота коридора, оставаясь не замеченным участниками беседы, и вот что пришло мне в голову: «Она пьет за отъезд! Прощается с ними, хотя они об этом не догадываются. Это ее прощальная вечеря!»
И далее я продолжал, актерствуя, свой внутренний монолог:
«Прощай, божественное существо, жестокое в своем очарованье! О, зачем явилась ты на моем жизненном пути! Слишком прекрасная в огненном блеске своей красоты, чтоб мог я избежать пожара. Слишком гордая и далекая, чтобы мог я его загасить. Если бы ты не появилась у нас и я бы тебя не увидел, насколько проще оказалась бы участь моя. Я танцевал бы, наверное, с одной из ровесниц, может быть, даже с самой… Люсиль Ружогродек, уж во всяком случае с существом, мне подобным, румяным, разгоряченным, пахнущим молодым потом, и, скорее всего, сорвал бы с ее губ сочный поцелуй. А так стою я здесь в потемках, измученный, уничтоженный, забытый… проигравший. Ты победила! Но что тебе в этом?.. Прощай, Снежная Королева! Прощай, La Belle Victoire!»
Я медленно прошел по затихшему коридору и вернулся в актовый зал, где царило веселье, чтобы и далее нести клеймо отщепенца. В одном из углов зала, подальше от «Визжащих пантер», один, сидел Рожек Гольтц, — склонившись над книгой. Почувствовав симпатию к нему, я присел рядом.
— Что читаешь? — спросил я.
— «Острова физики», — ответил он, подняв голову над книгой, и добавил, употребив странный стилистический оборот: — Весьма поучительно.
— Что за книга? На научную не похожа.
— Она и не научная, — заметил Рожек. — Это рассказы.
— Рассказы? — я внимательнее взглянул на книгу. — Ты рассказы читаешь?
— А что в этом странного? Если там правда… Я не читаю только выдумки. Особенно ту польскую чушь, которой нас здесь пичкали.
— О чем эта правда? — кивнул я на книгу.
— Пожалуйста, можешь посмотреть, — он отдал мне книгу и встал. — Пойду выпью чего-нибудь.
Недавно опубликованная книга двух польских авторов представляла собой сборник новелл, основанных на фактах из биографий великих физиков последнего столетия; рассказы включали популярное изложение их научных открытий. Первый рассказ под названием «Фрейлейн Крюгер из Гамбурга» касался одного из периодов жизни Эйнштейна — его теории относительности, концепции пространства-времени — на фоне и через призму его вынужденной эмиграции из Германии, где к власти пришли нацисты.
Авторам удалось удачно объединить изложение абстрактных идей, касающихся устройства мироздания, его основных законов и принципов взаимодействия, с настроением ностальгии и печали по поводу потери кого-то, прощания, ожидания известия, от которого многое зависит, и разочарования, тоски, безысходности, когда приходят плохие новости.
Космос и человеческие чувства. Энтропия, расширение Вселенной и «миграция» звезд, а здесь, на Земле — жестокое, разрушительное безумие и тоже, но другая — миграция.
Красивый и печальный рассказ, я даже не заметил, как дочитал до конца. Стал читать дальше.
Внезапно музыка стихла, и в дребезжащем динамике раздался голос Кароля Броды.
— Друзья! — взывал он своим трубным гласом. — Пробило двенадцать! Кульминация бала! Венец и корона! Наш последний экзамен… Последняя проверка!.. Тест!.. Наши учителя, наши суровые наставники еще раз хотят вызвать нас!.. Спокойно, дорогие, спокойно!.. Теперь уже не к доске, а на паркет! На танец!.. Прошу вас! Оркестр, туш!
— Что-нибудь повеселее! — крикнул седой Кадлубек.
Зал взорвался смехом.
— Конечно, повеселее! — подхватил Кароль Брода. — The Beatles: «Yesterday»!
Раздался крик радости и дикие завывания, а «Визжащие пантеры» тронули струны гитар.
— Боже, что за обезьянник! — буркнул надо мной Рожек. (Зачитавшись, я не заметил, когда он вернулся.)
— Точно, — немного рассеянно кивнул я и опять склонился над «Островами физики».
— Смотри, она к тебе идет, — я снова услышал голос Рожека, на этот раз как-то странно приглушенный.
