11
В среду вечером, третьего июля, когда Пилигрим с Форстером приехали в Тур, в прессу уже просочилось известие о пожаре в Шартре. «Сначала Мона Лиза, а теперь собор!» — таков был один из заголовков. «Шартрский собор в огне!» — возвещал другой.
На снимках виднелся дым, валивший из церковных ворот, и обугленные хоры, однако история была гораздо печальнее…
Когда в соборе началось расследование, полиция обнаружила останки сгоревшего человека. Похоже, один из прокаженных, спавших на церковном дворе, увидел в разноцветных окнах отблески огня и заполз внутрь, пытаясь потушить пожар. Там он и погиб. Другие прокаженные и нищие, не дожидаясь приезда пожарных, образовали цепочку и начали заливать огонь водой из ведер. В конце концов пожар потушили, однако прокаженного спасти не удалось.
Прочитав об этом, Пилигрим погрузился в молчание и отказался от еды. Они с Форстером пошли в ресторан отеля «Турень», полистали меню и выпили вина.
— Я, пожалуй, снова закурю, — проговорил наконец Пилигрим и послал Форстера за сигаретами.
Он не курил вот уже несколько лет — бросил, когда заметил, что леди Куотермэн пристрастилась к сигаретам. «Противная привычка, — сказал он ей, — особенно для женщины». Но теперь ему необходимо было отвлечься — чем-то заняться, на чем-то сосредоточиться, поскольку у Форстера был такой жалкий вид, что Пилигрим не мог на него смотреть. Форстер походил на Крота из «Ветра в ивах» (книга для детей английского писателя Грэма Кеннета (1859–1932)): отерянный, несчастный и бесконечно печальный. Как и Крот, Форстер хотел вернуться домой.
Ночью Пилигриму приснился человек без пальцев на руках и ногах, как его описывали в газетах, который полз к пламени, тщетно пытаясь его потушить. Пилигрим ни в коем случае не хотел человеческих жертв и молился о том, чтобы их не было. Собор остался стоять, почти неповрежденный, а человек погиб. Образы во сне были столь живыми и яркими, что Пилигрим закричал, и Форстеру пришлось его разбудить.
Утром пошел дождь. Слишком поздно.
Во вторник, четвертого июля, ровно в полдень, после легкого завтрака Пилигрим с Форстером сели в «рено» И направились к югу.
— Прошу прощения… Мы едем в Испанию, да? А куда именно? — спросил Форстер, пытаясь говорить как можно более небрежно, словно это его не слишком интересовало.
— В Авилу, — ответил Пилигрим, не добавив больше ни слова.
Форстер никогда не слыхал об Авиле. Ему это название ни о чем не говорило.
В два часа они остановились на окраине деревушки Вираж, названной так потому, что Луара делала здесь поворот.
На перекрестке стояла маленькая гостиница. Следующую остановку они намеревались сделать в Пуатье, хотя Форстер сомневался, что им удастся добраться туда дотемна.
Поскольку на завтрак Пилигрим с Форстером выпили только cafe au lait (кофе с молоком, фр.), поделив пополам круассан, они решили остановиться в гостинице «Шандорез», названной так в честь семейства, владевшего ею со времен революции.
Пилигрим, недовольный и нервный, послал Форстера узнать, смогут ли их покормить.
— Закажи хороший обед и бутылку кларета, — велел он. — Скажи, что мы голодны, как волки, и вели заколоть жирного тельца.
Форстер, стоявший возле машины, даже не улыбнулся. Он кивнул, сдвинул кепку назад и пошел к дверям гостиницы.
«А я пока поеду к реке, — подумал Пилигрим, проводив камердинера взглядом. — Я всегда был неравнодушен к рекам, а Луара — одна из самых красивых в мире».
Усевшись за руль, на место Форстера, Пилигрим завел еще не остывший мотор.
Когда Форстер входил в гостиницу «Шандорез», ему почудилось, что он слышит звук отъезжающей машины. Но поскольку Форстер был уверен, что этого не может быть — ведь мистер Пилигрим не умел водить, — то он не обратил на это внимания и пошел искать proprietaire (владельца, фр.).
Пилигрим подъехал по проселочной дороге к реке — и тут его вдруг охватила паника, поскольку он не знал, как остановить автомобиль.
Он раз двадцать видел, как этоделает Форстер, однако в памяти вcплыл только жест, которым кончалась каждая поездка. «Рычаг. Рычаг». Надо дернуть за рычаг. Но где? Где?
«Слева. Слева». Он где-то слева. Пилигрим лихорадочно, не спуская глаз с дороги, хватал ладонью воздух между левой ногой и дверцей.
«Тормози! Тормози, Бога ради!»
В самый последний миг он нашарил рукоятку и с силой потянул на себя. Машина судорожно дернулась и остановилась. Пилигрим с такой силой ударился о руль, что ему показалось, будто тот пронзил ему диафрагму. Он задыхался, лихорадочно глотая воздух ртом.
Река была футах в пяти от передних колес. Пять футов земли, уходившей вниз и поросшей высокой травой и ивовыми кустами.
Пилигрим вышел из машины и на минуту прислонился к капоту «рено». С моста неподалеку доносились голоса играющих детей. Залаяла собака. Близость реки успокоила Пилигрима. Ему всегда нравился вид и плеск воды. И ее запах.
Здесь Луара была широкой и опасной из-за мощного подводного течения, хотя казалось, что она несет свои воды безмятежно и даже немного лениво. Но, стоя на краю и глядя вниз, Пилигрим видел вьющиеся водоросли и бурные водовороты, которые могли за долю секунды увлечь человека на дно.
Перед глазами внезапно всплыл образ Сибил. Пилигрим не знал толком почему. Возможно, потому, что он чудом не погиб в автомобильной аварии. Ведь лавина унесла Сибил так же, как его чуть было не унесла река.
Он посмотрел на противоположный берег. На лугу паслись коровы. Их стерегла собака. Пастушья собака. Черная. Она смотрела на Пилигрима почти веселым взглядом и махала хвостом.
«Река, — подумал он. — Стикс, Луара, Темза, лас Агвас, Арно, Скамандр возле Трои… Где-то рядом всегда была река».
Как-то раз он попытался утопиться в Серпантайне. Разумеется, тщетно.
Но кто сказал, что вода не может стать его сообщницей теперь, когда Сибил умерла и боги решили покинуть землю?
«В глуши я нашла алтарь с надписью: «Неведомому богу»… и принесла ему жертву».
Здесь тоже глушь. Поля до горизонта. Необъятное, как в первый день творения, небо. Деревья и лепет невидимых детей. Река, чью глубину трудно измерить..
Пилигрим оглянулся через плечо на автомобиль, который сидел в высокой траве, как пришелец с другой планеты.
«Словно в конце пути. А почему бы и нет?»
Он попытался вызвать в воображении «неведомого бога» единственного оставшегося бога, которого он не знал.
Молись!
Быть может, у него есть ответы? Быть может, он дарует мне прощение за смерть того человека, которого я убил в Шартре. Меа culpa. Меа culpa. Меа maxima culpa… (моя вина. Моя великая вина, лат.) Пилигрим легонько ударил себя в грудь и, словно собаки ему было недостаточно, окинул небеса взором в поисках еще одного знамения.
