ей трудно писать.
Мы молчали несколько минут, пока Дженни разукрашивала. Затем она рассказала историю о пиратах и подводных лодках и о том, что русалки всегда на стороне пиратов. Когда часы посещения закончились, Дженни и Ева снова долго обнимались со слезами на глазах. Я обнял сестру и напомнил ей, чтобы она дала мне знать, если ей что-нибудь понадобится.
Я вынес Дженни из учреждения, ее голова покоилась на моем плече, а ее беззвучные слезы пропитали мою рубашку. По дороге обратно в отель она почти ничего не говорила, только сказала, что хочет снова посетить крытый бассейн, а потом съесть на ужин куриные палочки. Учитывая все обстоятельства, этот визит прошел значительно лучше по сравнению с предыдущими попытками.
Но все равно это было изнурительно. Это было больше, чем я когда-либо хотел, чтобы вытерпела Дженни.
Она плескалась в бассейне три часа подряд, и, оценив ее пятитысячную стойку на руках за вечер, я понял, что она сжигает эмоциональную энергию. Ей нужно было рассказывать истории о пиратах и русалках, бегать из одного конца бассейна в другой и стоять на руках, потому что так она снимала стресс. По этой же причине она каждый день после обеда выбегала из автобуса и неслась вниз по холму, чтобы поиграть с собаками. Она была не просто взбунтовавшимся ребенком. Это не было вероломным нападением на мой упорядоченный образ жизни. Ей просто нужно было что-то сделать со всем, что она пережила за день.
Дженни подплыла к краю бассейна.
— Ной, а мне можно посылать маме всякие вещи по почте?
— Что за вещи?
— Я не знаю. Может быть, что-нибудь из моих хороших школьных работ или письмо, если Шей поможет мне его написать.
— Да, это можно ей послать, — сказал я. — Уверен, что Шей поможет тебе, но я тоже могу помочь.
— Шей лучше разбирается в этих вещах. — Она нырнула под поверхность, а затем всплыла. — Я была маленькой девочкой, когда мама ушла, и не понимала этого, — мудро сказала она. — Теперь, когда я уже большая девочка, я знаю, что мама все еще любит меня, и она ушла не потому, что ей не нравилось быть моей мамой.
— Ты… ты теперь большая девочка, — повторил я.
— Да, — ответила она, как будто это было очевидно. — И я думаю, что тебе нужно быть очень милым с Шей.
Я наклонился вперед на шезлонге. Что этот ребенок знал такого, чего не знал я? И откуда она получала информацию?
— Я… думал, что я был мил с Шей.
— Еще милее, — сказала Дженни. — Как будто ты любишь ее.
Я кашлянул, чтобы скрыть горький смешок. На этой неделе мы с Шей обменялись всего несколькими сообщениями, только самыми необходимыми отчетами из нашей поездки и подтверждением того, что она в порядке, и это сводило меня с ума. Я не мог дождаться возвращения домой. Я хотел, чтобы у нас все сложилось, и мне было все равно, чего мне это будет стоить. Я бы разорвал этот фиктивный брак и начал все сначала, если бы это помогло. Я бы нанял еще одного психотерапевта, чтобы мы втроем могли понять, как все сделать правильно. Я бы дал ей все, что она захочет. Все, что угодно.
— Как ты предлагаешь мне это сделать?
— Ты должен делать приятные вещи, например, водить ее на свидания, — ответила Дженни. — Обещаю, что не буду убегать, когда миссис Кастро придет посидеть со мной в этот раз.
Миссис Кастро была слишком занята переваривая все ужасы, связанные с ее последней работой няней, чтобы рассматривать будущие возможности с этой беглянкой.
— Свидания, хорошо. Что еще?
— Ей очень понравилось, когда мы устроили вечеринку на день рождения. Может быть, нам стоит сделать это снова.
— Еще один день рождения?
— Не знаю. Может быть, вечеринка с тортом. И подарки! Ты должен подарить ей подарки.
— Подарки. Хорошо. Что-нибудь еще?
Дженни плыла на спине, размахивая руками по бокам.
— Ты должен сказать ей, что любишь ее. Думаю, ты должен говорить ей это постоянно.
Она развернулась и вернулась к своей практике стойки на руках.
Возможно, Дженни была права. Может быть, это было именно то, что мне нужно было сделать.
Глава 34
Шей
Студенты смогут научиться говорить о чем угодно.
Было странно находиться в доме Ноя одной. Казалось, что в любую минуту кто-то может войти и спросить, что я здесь делаю. Если бы спросили, мне бы пришлось сказать, что мы с Ноем женаты — или что-то в этом роде — и что я теперь живу здесь. И я должна была бы сделать так, чтобы это прозвучало правдоподобно, а не как бред сумасшедшего человека, который вломился в дом и решил назвать его своим.
В первый же день я почти собрала вещи и отправилась в «Два Тюльпана». Фермерский дом Томасов был одинок и пуст, но он был моим. Мысленно я обсуждала этот вопрос часами. Даже собрала сумку, поставила ее у двери и смотрела на нее, пока не решила, что это безумие — переезжать, пока Ноя и Дженни нет дома.
Затем решила, что еще безумнее оставаться здесь, пока Ноя и Дженни нет дома.
В итоге я поехала в «Два Тюльпана», гуляла вокруг, пока небо не потемнело, а потом поехала в соседний город, чтобы перекусить. Слоняться без дела вот так в будний вечер, бесцельно и без привязки ко времени приема пищи, купания и сна, было так же странно, как находиться в доме Ноя без него. Мир казался другим, как место, которое я больше не узнавала.
И казалось, что все на дорогах и все в ресторане знают, что я веду совершенно глупый спор в своей голове. Они знали, что на заднем сиденье моей машины лежит сумка с вещами для ночевки, и знали, что я не перестаю спорить с собой о том, где мне сегодня ночевать. Они знали, что я то накручиваю себя, то отступаю, веря, что люблю Ноя, и Дженни тоже, и что эти чувства вызваны всем тем, что мы нашли вместе, а не застарелыми проблемами. Как будто они знали, что я дергала каждую свободную ниточку наших отношений, пока не смогла распутать их меньше чем за минуту.
Я вернулась в «Два Тюльпана», но лишь на мгновение остановилась на гравийной дорожке, прежде чем покачать головой, мысленно дав себе пинка под зад, и поехала вверх по холму.
— Все мои вещи там, — объяснила я сумке с вещами на ночь. — Не хочу портить
