И тут их поджидала первая неприятность. А неприятность заключалась в том, что их появление не застало врасплох бойцов генерала Иванова. Едва заметив их в конце одного из тоннелей, они немедленно открыли по ним огонь. Нельзя описать словами досаду коммандера от утраты его группой фактора скрытности и неожиданности. Правда, вскорости, его настроение несколько улучшилось, так как он убедился в немногочисленности обороняющихся (их было гораздо меньше, чем нападавших) и в крайне малой эффективности применяемого ими огнестрельного оружия. Шестым чувством опытного диверсанта он понял, что добыча, ради которой и затевалась вся эта операция, находится от него на расстоянии вытянутой руки, а перед ним сейчас просто находился последний рубеж обороны русских, уничтожить который не представлялось делом чересчур сложным. Он здраво рассудил, что, если уж все равно они раскрыты, то и осторожничать далее им не следует, а потому он, включив интерком, передал всем своим людям, чтобы они во избежание возможных потерь, просто забросали последних защитников «русской тайны» гранатами с безопасного расстояния. Применение гранат из подствольных гранатометов в условиях ограниченного пространства, представлялось ему крайне продуктивным, с точки зрения уничтожения живой силы противника. Только одного фактора он не учел, а вернее двух. Это наличия огромного количества тоннельных ответвлений, закутков, поворотов и колонн, поддерживавших своды, которые никак не способствовали разлету осколков и ударному воздействию воздушных взрывных волн. Таким образом, взрывы гранат из подствольников не причинили обороняющимся никакого существенного вреда. И, конечно же, он не учел стойкости и профессионализма русских спецназовцев. Они тоже были не дураками, а потому быстро поняли, что их укороченные автоматы никак не годятся для огневого противостояния с закованным в броню противником. Поняв это, они применили, возможно, даже не специально, а по наитию, тактику отличную от той, которую им сейчас навязывали. Дождавшись, когда враги подойдут поближе, они выскакивали из боковых проходов, и по двое, по трое набрасывались на них, стреляя в упор, схватываясь с ним в рукопашную, рубя острозаточенными саперными лопатками сочленения в доспехах. Обученные методам рукопашного боя диверсанты никак не ожидали от русских такой наглости и прыти, да и тяжелые панцири доспехов не давали возможности применить в полной мере свои навыки в тесных катакомбах. Некоторым из русских удалось даже отнять в схватке у диверсантов несколько автоматов. Спецназовцев было чуть больше тридцати человек, против почти пяти десятков врагов, но они с такой дикой яростью и отчаянием бросались на них, Роумэну одно время казалось, будто бы их нисколько не меньше, чем находилось под его руководством. Надо отдать должное «морским котикам», они довольно быстро пришли в себя, и русские бойцы опять стали падать под выстрелами из крупнокалиберных штурмовых винтовок, но теперь были уже потери и среди диверсантов. И потери были немалыми. И все-таки они сумели в какой-то момент переломить ход сражения в подземелье. Русские под напором превосходящих сил стали отступать вглубь тоннеля, по-прежнему, зло, огрызаясь из своего и теперь уже трофейного оружия. Вместе с оставшимися спецназовцами пришлось отступать и генералу Иванову.
IV.
Беспрекословно выполняя наказ своего наставника, Боголюбов опять ринулся к центральному пульту управления. Так как, никого кроме них в помещении не было, то ему самому пришлось суетливо перебегать от одного операторского места к другому, опять нажимая на кнопки и двигая рычагами. Почти целая минута прошла прежде чем, где-то далеко под полом загудел генератор, приводящий в движение сервомоторы, поднимающие наверх самое грозное оружие во Вселенной. Выстрелы были уже совсем близкими, когда Вострецов рискнул вновь выглянуть в коридор. По коридору, пятясь задом и отстреливаясь на ходу из пистолета, брел человек. Правая его рука висела как плеть, а левой он упорно посылал пули в маячившие вдалеке тени. Академик не сразу признал в этом человеке своего куратора, а возможно и будущего палача. Он уже был в двух шагах от двери, за которой находилось «сердце», а верее сказать — мозг, всего секретного объекта.
— Сюда! — выкрикнул Игорь Николаевич, полагая, что генералу будет проще идти на его голос. Иванов на миг обернулся к академику, и тут пуля из вражеской винтовки догнала пожилого генерала. Он дернулся всем телом, будто его сразили кувалдой в грудь, а затем, нелепо взмахнув здоровой рукой, роняя пистолет на пол, прислонился к стене. Академик выскочил и схватив того лацкан мундира нечеловеческими усилиями втянул внутрь КНП. В груди генерала зияла рана такой величины, что туда можно было просунуть детский кулачок. Кровь упругими толчками била из нее, заливая все вокруг. Вострецов боялся положить его на пол, поэтому припал на одно колено, положив свою ношу на другое.
— Володя, ты что?! — кричал ему академик в лицо, кривя и выворачивая губы плача от ярости и бессилия.
Он еще никогда не называл его по имени, всегда старательно подчеркивая дистанцию между собой — великим гением современной эпохи и бравым, но умственно ограниченным воякой, приставленным к нему с понятными всем целями. И вот теперь, когда припав к его старческому колену на его руках умирал этот так до конца и непонятый им человек в погонах, он понял, что теряет сейчас в его лице не столько охранника и соглядатая, сколько друга и соратника. Генерал, невероятным образов, был все еще жив, но его глаза уже подернулись смертной пеленой. Из последних сил, еле ворочая непослушным языком, он сумел прохрипеть довольно разборчиво:
— Прости, Николаич… Не уберег… Дальше сам…
Он закашлялся, выхаркивая изо рта последние сгустки крови, дернулся и затих. Ошалелыми глазами академик уставился на Иванова, лицо которого стало быстро-быстро бледнеть, а скулы резче выделяться. Он машинально прикрыл ладонью глаза усопшему, которые тот не смог сомкнуть сам. Медленно, боясь причинить своими резкими движениями, лишнее неудобство покойному другу, академик положил его на пол, а затем обернулся к Алексею:
— Автомат.
— Что?! — не понял того Боголюбов, продолжая скакать от одного пульта к другому.
— Дай мне автомат, — спокойным голосом, будто ничего особенного не происходило вокруг, вновь потребовал он.
— Держи?! — сунул Алексей ему в руки автомат вперед стволом. — Разберешься?!
Вострецов ничего не ответил своему ученику. Сейчас он был не Вострецов и не известный всему научному миру академик. Сейчас он был ПОСЛЕДНИМ воином Великой Страны. Тому, кто учился в советской школе, а затем служил в армии, не надо было объяснять, как обращаться с автоматом Калашникова, даже если он и не очень-то на него походил в современной версии. Привычным движением, как будто со времени последних сборов прошло не тридцать лет, а какие-нибудь три месяца, он дернул затвор на себя, приготовляясь
