Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 150
Известие об избрании Пилсудского президентом Польши молниеносно облетело страну. Полные энтузиазма его сторонники организовывали митинги и торжественные шествия. Особо отличился генерал Роман Турецкий, который с группой офицеров прошествовал к памятнику князю Юлиушу Понятовскому[228] на Саксонской площади и доложил покойному маршалу Франции, что Первый маршал Польши избран президентом Речи Посполитой.
В тот самый момент, когда, как казалось, вся интрига счастливо разрешилась, грянуло сенсационное известие. Пилсудский отказался принять пост. В письме Ратаю он поблагодарил национальное собрание за то, что с его помощью он смог второй раз в своей жизни легализовать свои усилия и исторические деяния, за то, что, в отличие от 1919 года, выбор не был единогласным, но принять его не может: «Я не смог побороть свою память, не смог найти в себе веру в себя на этой работе, которой я уже однажды занимался, и в тех, кто меня призвал на этот пост. Слишком сильна в моей памяти трагическая фигура убитого президента Нарутовича, которого я не сумел уберечь от ужасной судьбы, слишком сильно действует на меня брутальное нападение на моих детей.
Не могу не сказать еще раз, что я не смогу жить без непосредственной работы, в то время как существующая конституция президента от такой работы отстраняет и отдаляет. Мне пришлось бы излишне мучиться и ломать себя. Для этого нужно иметь другой характер». Он также попросил извинения за то, что не оправдал надежд, у всех, кто за него голосовал и кто вне зала национального собрания требовал от него стать президентом.
Существует множество интерпретаций этого небольшого текста. Поскольку сам Пилсудский не оставил подробного комментария с изложением глубинных мотивов своего решения, остается только одна возможность – соотносить его с предшествующими и последующими действиями маршала. Для него было очевидным, что легализация переворота хотя и состоялась, но устами определенных партий, а не всего парламента. Поэтому формально он не мог считать себя президентом всех граждан Польши. Но более важным, как представляется, было другое соображение. Ему, получившему в полное распоряжение вооруженные силы, совершенно была не нужна должность президента, занятие которой автоматически заставляло его передать текущий контроль над армией пусть даже доверенному лицу, но другому. Таким образом, жалобы человека, только что совершившего государственный переворот, на ущербность конституции предназначались исключительно для широкой публики, не очень хорошо разбирающейся в тонкостях политики.
А общественность действительно горячо откликнулась на его стенания по поводу несовершенства Основного закона. По стране прокатилась волна массовых митингов и собраний, участники которых требовали изменить конституцию в желательном для маршала духе. Так в общественное сознание стала внедряться очень важная для пилсудчиков идея, что конституция 1921 года не дает спасителю отечества возможности осуществить имеющуюся у него программу улучшения условий жизни граждан Польши. Что же касается упоминаний о Нарутовиче и покушении на жизнь его дочек, то их можно трактовать только как предупреждение правым партиям, что его отношение к ним с момента знаменитой речи в Малиновом зале «Бристоля» не изменилось.
Отчаявшаяся общественность, не представлявшая себе жизни без Пилсудского во главе государства, направляла к нему делегации, умолявшие пересмотреть свое решение. Ситуация все больше походила на ту, которая была в Московской Руси в момент отъезда Ивана Грозного в Александровскую слободу. Пилсудский, в отличие от царя, на уговоры не поддался.
Начался поиск другого кандидата в президенты. Были озвучены фамилии Мауриция Замойского, Сливиньского, профессора Виленского университета Мариана Здзеховского, но все они вызывали различные возражения. Тогда премьер Бартель назвал имя своего коллеги по Львовскому университету профессора химии Игнация Мосьцицкого. Пилсудскому кандидатура понравилась[229]. Как мы помним, это был его старый знакомый по ППС, давно отошедший от политики и сделавший прекрасную научную и менеджерскую карьеру (директор государственной фабрики азотных соединений в Гожуве). В политических кругах его не знали, никакая политическая или хотя бы общественная организация за ним не стояла. То есть Мосьцицкому была изначально уготована роль марионетки в руках Пилсудского. О том, что диктатор хочет видеть его на посту главы государства, профессор узнал лишь 31 мая вечером. Об этом ему сказал премьер, а не диктатор.
Решение Пилсудского стало шагом, довольно оскорбительным для голосовавших за него выборщиков. У них было минимальное поле для маневра – или подчиниться воле маршала, или попытаться хоть как-то сохранить лицо, выдвинув собственных кандидатов на пост, от которого маршал отказался за ненадобностью. Но времени на подготовку было немного, поскольку выборы президента были назначены на следующий день, 1 июня. На этот раз участникам заседания нужно было выбирать из трех кандидатов: социалисты «для массовости» предложили на пост президента упомянутого выше Марека. Победителями первого тура голосования оказались Мосьцицкий и Бниньский, а во втором туре за кандидата режима проголосовал 281 выборщик, а за Бниньского – 200. И на этот раз левоцентристское большинство, сложившееся 31 мая, согласилось с волей Пилсудского. Он мог торжествовать, продемонстрировав всей Польше справедливость своих слов о беспринципности польских парламентариев, особенно центристов, входивших в состав свергнутой им правительственной коалиции.
С избранием Мосьцицкого президентом завершился второй, после замирения армии, этап в становлении диктатуры санации – «оздоровления» Польши. Парламент был окончательно деморализован, правые партии изолированы от своих потенциальных союзников из центра, левые разделили с Пилсудским ответственность за дальнейшее развитие Польши. Новая реальность в Варшаве была принята как должное и за границей.
Теперь, имея за собой послушное большинство, Пилсудский мог заняться решением других вопросов: модификацией польского парламентаризма образца 1921 года, чтобы встроить в уже существующую политическую систему сильную исполнительную власть, мало зависимую от сейма, а также юридическим закреплением его особой позиции в армии.
6 июня Мосьцицким, приведенным к присяге за два дня до этого, было назначено постоянное правительство во главе с тем же Бартелем. В его составе, особенно на ключевых постах, было немало масонов. Если напомнить, что Пилсудский в свое время через Владислава Барановского, магистра ложи «Великий Восток», ввел в состав этой тайной организации нескольких своих особо доверенных лиц (Славека, Веняву-Длугошовского и др.), то в этом не было ничего неожиданного. Тем более что масоны, объединявшие в своих ложах либерально настроенных представителей образованных слоев населения, были заклятыми врагами национальных демократов, а те платили им взаимностью. Именно это правительство и должно было решить задачи третьего этапа оформления диктатуры.
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 150
