Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 133
Положение в танковых полках было еще серьезнее. Накануне вступления операции «Тайфун» во вторую фазу на дивизию приходилось 50–70 танков вместо полагавшихся 180–200 (вместе с бронетранспортерами — 350). Гельмут фон Харнак, танкист, писал домой в конце октября:
«Последние месяцы не прошли даром для старослужащих танкистов. Многие из них погибли в своих танках».
2-я танковая армия потеряла с 16 октября по 23 ноября 210 машин. В 3-й танковой группе к 23 ноября оставалось всего 77 машин. И потери самых передовых ударных группировок были куда тяжелее, ибо в танковых войсках половина личного состава приходилась на экипажи, то есть непосредственно на боевые подразделения. Однако истинные потери немцам еще только предстояли, и они будут куда более страшными, поскольку их понесут не только передовые, но и тыловые и вспомогательные части и подразделения.
Лейтенант артиллерии Хуберт Бекер, возвращаясь из отпуска, весьма живо описал контрасты между тылом и фронтом.
«Один из редких поездов, отправлявшихся из Берлина на Восток, был полон военных с вещмешками, в опрятном обмундировании, без вшей. Они возвращались на фронт. У всех в глазах читалась тоска. Купе вагонов были забиты до отказа так, что негде протиснуться. Но, невзирая на это, все мы пребывали в хорошем настроении, шутили.
Так прошло трое суток, потом четверо, пятеро…
По мере того, как наш эшелон углублялся на Восток, пустели вагоны… Когда мы доехали до конечной станции, в 40 километрах от линии фронта, в купе уже не оставалось никого. Сидишь в полном одиночестве и спрашиваешь себя: «Кто же все-таки сражается на этой войне?»
Наступательная мощь пехотных и танковых дивизий вермахта снизилась, и теперь их впору было использовать только в местных, беспокоящих противника операциях. Соотношение людей в тылу и на передовой непропорционально изменилось в пользу тыла. Напрашивался способ уравновесить диспропорцию, направив тыловиков тех на передовую. Но, как правило, это имело катастрофические результаты. Генерал фон Меллентин после войны писал, что всегда были и остаются различия между офицером-пехотинцем и офицером-танкистом. То же самое можно сказать и о простых солдатах. Один танкист признавался:
«Нехватка танков стала бедствием. В дивизии решили сформировать так называемый «батальон из танкистов» из тех, кто лишился машин. В этом батальоне таких набралось четыре роты. Все они не имели тяжелых вооружений. Большинство из 21-го танкового полка питали надежды на длительный период отдыха на каком-нибудь полигоне в Германии, после чего их посадят на танк потяжелее, например, на T-III. Но эти планы вскоре рассыпались в прах».
Несмотря на чудеса героизма, проявляемые танкистами в роли бойцов пехоты, «им недоставало боевой выучки пехотинцев». К началу января 1942 года из 160 солдат такой танково-пехотной роты, сформированной в ноябре, в живых осталось всего 18 человек. Они быстро поняли, что сражаться в пехоте одно, а на танках — другое. Сидеть в танке и рыть в мерзлой земле окопы — не одно и то же. 70 % потерь личного состава упомянутых подразделений приходилось на обморожения. Генерал Бальк признавал:
«Потери в танковых частях были сравнительно небольшими. Но когда экипаж оказывался без танка, мы обычно вынуждены были использовать его членов как пехотинцев. Вот тут и начинались действительно потери, поскольку у этих людей отсутствовали навыки бойца-пехотинца».
Так что изыскание резервов среди тыловых служащих не могло служить настоящим выходом из положения, аргументировал Бальк: «Приходилось сохранять дивизионную структуру, чтобы не утратить контроль за подразделениями». По мере углубления кризиса в качестве пехотинцев использовали и персонал люфтваффе — зенитчиков, связистов и других. Даже «безлошадные» пилоты отправлялись на передовую по приказу генерал-лейтенанта барона фон Рихтгофена, командующего 8-м воздушным корпусом. Его дневниковая запись свидетельствует о полном непонимании проблем, вызванных его распоряжением. «Людям понравится лицом к лицу сразиться с врагом», — писал Рихтгофен. Сражаться «лицом к лицу с врагом» было непросто даже для опытных и обстрелянных пехотинцев, не то, что для абсолютных профанов, какими являлись представители наземных служб люфтваффе.
Драконовские приказы серьезно подорвали инфраструктуру отдельных дивизий, еще более снизив их боеспособность. «Куда бы вы ни послали этих людей, — писал генерал Бальк, — потери среди них будут колоссальными — у них нет необходимой боевой выучки».
По мере того, как к середине ноября наступление набирало обороты, фронтовому солдату пришлось столкнуться с еще одним и ничуть не менее опасным врагом — русскими морозами. Один командир танка из 4-й танковой группы Гёпнера заявлял откровенно:
«Моя ударная группа состояла из двух средних машин Т-III, трех легких Т-II, кроме этого, в поддержку были приданы 40–50 автоматчиков и расчет 88-мм орудия. Мы все устали как собаки. Молодые солдаты проваливались в сон при первой же возможности. Неделями мы почти не выбирались из своих танков. Все внутри покрывалось инеем от пара нашего дыхания. А мороз доходил до 40 градусов. Замерзал даже провиант. По ночам приходилось каждые два часа запускать двигатели машин, чтобы не заморозить их».
Снег, лед и мороз в корне изменили условия ведения боевых действий на Восточном фронте. И немцам, и русским приходилось иметь дело с морозом, но для вермахта мороз был делом непривычным. С наступлением холодов интенсивность боевых действий, а вместе с ней и потери существенно снизились. Это объяснялось прежде всего трудностями ведения боев в подобных условиях. К тому же и немцы, и русские были измотаны в предшествующих боях. Немецкие войска оказались полностью не подготовленными к проведению зимних операций. Ни о каких фланговых ударах в таких условиях думать не приходилось. К тому же русские были более привычны к подобным климатическим условиям, поскольку родились и выросли в них. Тактическое превосходство немцев более не срабатывало в условиях единоборства с русскими тяжелыми танками. Замена опытных офицеров и унтер-офицеров вследствие потерь серьезно осложняла управление войсками, перекладывая бремя принятия сложных решений на плечи немногих остававшихся в живых опытных офицеров.
К концу октября фон Бок сетовал по поводу серьезных потерь офицерского состава вверенной ему группы армий. «Наши потери стали действительно ощутимыми. По всей группе армий более 20 батальонов находятся под командованием обер-лейтенантов», — писал он 30 октября 1941 года. Обычно батальонами командовали майоры и даже подполковники, теперь же им на смену приходили гауптманы и обер-лейтенанты, которым по должности полагались взводы. Спору нет, они обладали определенным боевым опытом, но прежде им приходилось командовать от силы двумя десятками человек, а не сотнями. К тому же воевать приходилось в тесном взаимодействии с танковыми частями, артиллерией и авиацией, а эти задачи были не из простых. 16 ноября фон Бок проинформировал командующих армиями о том, что у него в резерве осталась всего одна дивизия.
«По армиям разослана телетайпограмма, в которой указывается, что группа армий в качестве резерва располагает одной-единственной дивизией, так что всем придется рассчитывать исключительно на свои силы. Указываю далее на необходимость сосредоточения имеющихся сил и недопущения беспорядка при вводе в бой частей и подразделений — как это происходит в 4-й армии, что, впрочем, может быть отчасти оправдано невероятно тяжелыми условиями, в которых приходится ей воевать».
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 133
