Никите сразу приглянулся ладный, высокий храм с пятью куполами за невысокой оградой. Ворота были открыты, во дворе не было никого, кроме нищего на церковных ступенях, и он решил обойти кругом собор, выстроенный явно по новой моде: похожий на пирамиду, поднимающуюся от галерей через рукава креста к куполу, он казался удивительно лёгким и грациозным благодаря большим окнам, изысканной мраморной резьбе и небольшим нишкам на фасаде: плоским, вогнутым, круглым. Над углами храма были расположены какие-то тесные каморки с наружным входом. «Интересно, для чего они здесь: может быть, кельи для отшельников?» — подумал Никита. По мраморному карнизу кругом шла стихотворная надпись позолоченными медными буквами, прославлявшая заказчика — некоего Константина.
Отец игумен обогнул храм и собирался было уйти, как вдруг сидевший на паперти нищий вскочил и, брызжа слюной, начал поносить Никиту:
— Ну что, дармоед? Довольный ходишь, пузо чешешь… Чай, себе хочешь такую церковочку отгрохать? А воровать-то бросишь, чужое добро к себе в келью таскать, а? Думаешь, раз перед патриархом пресмыкаешься, всё тебе можно, да?!
Таких бесноватых кликуш в Городе было великое множество, и обычно никто внимание на них не обращал. Они во множестве стекались в праздничные дни к большим храмам и поносили священнослужителей, особенно толстых, пока их не прогоняли. И сейчас Никита спокойно ушёл бы прочь, но мысль о том, что этот вонючий безумец кинется за ним и ославит его на весь квартал, остановила его: для сегодняшнего предприятия лишняя огласка была ему ни к чему. Поэтому он решил укрыться в храме и быстро взлетел по ступенькам к двери, но та оказалась закрыта.
— От людей спрятаться хочешь? А от Бога-то куда убежишь? Как Ему объяснишь, что крестьян обдирал, плоть свою тешил да подписи подделывал? — бешено вращая глазами, не унимался похаб.
Последние слова особенно задели игумена. Ну ладно, про жадность и про воровство — это обычный их поклёп, хотя Никита и вправду пару раз воровал: украл как-то старые иконы, покрытые пылью и заброшенные на шкафы тупыми настоятелями. А вот про подписи-то откуда? Не сболтнул ли чего тогда Парфений?..
Наконец на его стук открыли, и к лицу ступившего в тёмный притвор Никиты приблизился зажжённый светильник. Какой-то бородач внимательно оглядывал его.
— Ой… Это ж Никита… То есть, прости, отец Никита, или как теперь тебя звать-величать? Жив-здоров! Благослови, отче!
— Бог благословит! Никита, Никита, да… А как твоё святое имя?
— Неужто не признал меня?
— Да уж как тут признаешь, в темноте-то такой?
— Прости, отче. Артемий я, Артемий! Учился у тебя много лет назад.
— В Амастриде, что ли?
— Зачем в Амастриде? Я что, на пафлагонского мужика похож? Да нет, здесь, в Городе, учился: риторике и диалектике, когда ты владыку Арефу замещал.
— А, вспомнил, вспомнил. А что ты здесь, в монастыре, делаешь? Ты же вроде бы собирался по чиновничьей стезе?
— И пошёл, и ходил по ней, отче! У логофета общественных имуществ секретарём был. Потом служил у этериарха Константина Лива, да как он в мятеже Дукином провинился, так я в его монастырь и сбежал. Послушник я здесь пока. А сам-то он спрятался куда-то, но коли возвратится и прежнюю силу себе вернёт, то и я, глядишь, отсюда выберусь.
— Понятно. Видишь, и я теперь остепенился. А скажи мне, чадо Артемий, нищий этот одержимый — он вообще кто такой?
— Да безобидный он, часто здесь на паперти сидит, тихий-претихий. А как найдёт на него что-то, вдруг как взбрыкнёт, да пойдёт поносить епископов и самого василевса! Даже на цепь его пару раз сажали. Но некоторые почитают его за истинного юродивого и советов у него просят. Несчастный он: говорят, жил где-то неподалёку в монастыре, да с чего-то взял и спятил.
Никита рванулся обратно к двери, но на дворе не было уже ни души. Проклиная себя за недогадливость, игумен присел на ступеньку.
— Ты, отче, сам дёрганый какой-то стал: то сюда, то туда норовишь! А обличения и от таких вот с виду безумцев на пользу бывают. Вот какую повесть душеспасительную нам сегодня на трапезе, к примеру, читали.
— А ну-ка расскажи. А то что-то тошно мне стало, дай передохну тут у вас немного…
— Итак, жил в одном городе весовщик. Раз приходит к нему какой-то горожанин с запечатанным мешком в пятьсот но-мисм и просит: «Возьми ты этот мешок на хранение и, как будет у меня нужда, выдавай мне по частям». Не было же никого там, когда отдавал он ему мешок. Но один из знатных граждан, проходя снаружи, услышал и приметил, как тот передал ему мешок, а весовщик не знал, что тот это слышал. А через несколько дней приходит тот человек, кто отдал мешок, и говорит весовщику: «Дай-ка мне из моего мешка, потому что возникла у меня в том нужда». Но тот, обнаглев от того, что не было свидетелей, когда передавали ему этот мешок, стал от всего отказываться: «Не давал ты мне, мол, ничего никогда». И когда обманутый человек вышел оттуда смущённый, встречает его этот знатный горожанин и говорит: «Что случилось?» Тот рассказал ему своё дело. Он спрашивает: «Ты точно ему давал?» Тот отвечает: «Точно». Тогда он и говорит тому: «Скажи ему: пойдём, мол, подтвердишь мне это перед святым Андреем, и будет с тебя довольно». А была там поблизости часовня Святого Андрея… Ты в порядке там, отче?
— Ну-ну, рассказывай дальше.
— Так вот, только тот весовщик собрался поклясться, как берёт этот знатный человек своего раба, поднимается в храм Святого Андрея и говорит рабу: «Коли я чего сегодня сделаю, ты не смущайся, но терпи». И войдя в храм, он снял свой плащ и начал прикидываться бесноватым, бесчинно вопя и крича. А когда те вошли, он заорал: «Святой Андрей говорит мне: вот, мол, этот злодей взял пятьсот номисм у того человека и хочет обмануть меня клятвой». Тут он бросается на весовщика и начинает его душить, приговаривая: «Святой Андрей говорит: отдай человеку пятьсот его номисм, отдай!» А весовщик, смутившись и испугавшись, стал заверять: «Да принесу ему я их». Но тот не унимается: «Нет, сейчас неси!» Так и так, пошёл весовщик и принёс их, и говорит мнимый одержимый хозяину денег: «Говорит святой Андрей: положи, мол, на престол шесть номисм». И тот положил с радостью.
— И вся твоя притча?
— Нет, ещё немного осталось. Когда все разошлись, взял тот знатный горожанин свой плащ, прилично оделся и снова отправился на прогулку мимо весовщика, как обычно. Весовщик, увидев его, стал вглядываться в него и сверху, и снизу. Говорит ему этот знатный человек: «Что ж ты вглядываешься в меня, приятель? Поверь, по благодати Христовой нет во мне беса, но поскольку, когда отдавал тебе мешок с печатью тот человек, был я снаружи и слышал и видел всё точно, так что решил устроить это представление, чтобы не погубил ты свою душу, а человек тот не лишился безвинно своего имущества». Вот и всё.
— Ну, спаси тебя Господь за наставление, чадо! А как называется-то ваш храм?
— Церковь Пресвятой Богородицы монастыря Константина по прозвищу Лив. Ведь когда шесть лет назад пригласил он императора и других гостей на освящение этого святого храма, подул такой сильный ветер из Ливии, что даже здания падали, и люди решили, что настал конец света, пока не пошёл проливной дождь.
