Те, кто убил Ингельда. Кто заколол копьем медведя, друзей Финна и ранил самого Финна. Трое на лошадях. Бандиты вне закона.
Элфрун в отчаянии пыталась сообразить, как ей выпутаться из этой ситуации, несмотря на то, что по венам, словно затуманивающая мозг лихорадка, растекалась паника, что в живот, выталкивая воздух, больно била лука седла, что грубая шерсть плаща плотно прилегала к глазам, носу и рту, отчего было трудно дышать.
Они должны замедлиться. Они не смогут скакать так быстро, когда съедут с дороги, если только не хотят, чтобы их лошади поломали себе ноги в ямах и на камнях. И тогда у нее появится шанс. Когда они сбросят скорость… Нет, пусть немного поднимутся в холмы. Она хорошо знала эту местность, каждую ложбину, каждый перелесок. Она сможет убежать и залечь где-нибудь.
День клонился к закату. Они скоро должны замедлиться. И темнота станет ее другом.
Надо просто подождать.
Но эта лихорадочная скачка все продолжалась, и она слышала рядом топот копыт остальных двух лошадей. И в этот момент она почувствовала, что с каждым новым скачком постепенно соскальзывает с седла и голова ее оказывается все ближе к земле, и понимала, что никак не может этому помешать и что, если она все-таки упадет, ее могут растоптать копыта. С каждым движением шеи коня, с каждым новым толчком его холки она сползала все больше. Она принялась неистово извиваться и вскрикивать от ужаса, понимая, что это бесполезно, но в этот момент она почувствовала, как чья-то сильная рука схватила ее за платье на талии и медленно подтащила на седло. От облегчения ее затошнило, закружилась голова, но тут же она разозлилась на себя за испытываемую к похитителю благодарность.
В конце концов темп скачки и правда замедлился, и, к своему немалому удивлению, она услышала чавканье воды под копытами лошадей. Элфрун почему-то была уверена, что из имения они направятся в холмы, и ее озадачило то, что похитители выбрали другой маршрут. Через какое-то время ее осенила леденящая кровь догадка. Они переправлялись через реку.
Безлунная ночь. Отлив.
Ее везли в Иллингхэм.
Бандиты, нанятые хозяином Иллингхэма. Последствий этого вывода было слишком много, чтобы их мог охватить ее мозг, тем более что у нее кружилась голова.
Она слышала плеск воды, и звук этот делался громче по мере того как глубина увеличивалась. А потом она поняла, что либо ее платье, либо серый плащ, в который она была завернута, касается воды и намокает все больше, потому что она вдруг начала мерзнуть. Но стало еще холоднее, когда лошади вышли из реки и начали, покачиваясь, подниматься на противоположный берег.
Всадники всю дорогу ехали практически молча, если не считать странного сопения и окриков в адрес лошадей, но теперь тот, кто вез ее, что-то прокричал, и ему ответили. Раздалось тихое ржание: им навстречу двигалась еще одна лошадь.
Несколько тихих слов, которые она не разобрала, а потом низкий голос спросил:
– Она сопротивлялась?
Человек, везший ее, засмеялся в ответ, остальные подхватили его смех, и больше ничего сказано не было. А затем езда рысью, ужасной рысью, когда ее больно било о луку седла, так, что болели все ребра, тошнило и начала бешено кружиться голова. Потом приглушенный топот копыт по траве, который, замедлившись, сменился цоканьем по твердой поверхности: они въехали во двор, мощенный плитами или булыжником; послышались успокаивающие слова, позвякивание сбруи. И вот они остановились. Кто-то снял ее с лошади, поставил на ноги и высвободил ее голову из плаща.
– Наконец вы привезли то, что надо.
Говоривший обращался не к ней. Она часто заморгала, пытаясь справиться с головокружением.
Тилмон.
Могла бы догадаться. Но зачем все это?
Она боялась, что, если заговорит, ее вырвет; к тому же она могла наговорить лишнего, если откроет рот. Поэтому она отвернулась и стала рассматривать остальных всадников, которые до сих пор не спешились. Худощавый парень с угрюмым лицом. Второй покрепче, с черной бородой, благодаря которой, как она догадалась, он казался старше, чем был на самом деле.
И Атульф на Маре.
Элфрун закрыла глаза и обхватила себя руками. Не было таких слов, которые могли бы хоть на сколько-то восстановить ее достоинство. Она двое суток была в одном и том же платье, оно было влажным и грязным. Ну чего стоит такая Элфрун из Донмута?
Атульф с интересом наблюдал за ней, но, когда она повернулась к нему лицом, он тут же наклонил голову, стараясь не встречаться с ней взглядом.
Теперь, когда она была у них в руках, они, похоже, не очень понимали, что с ней делать.
– Где мой сын? – Тилмон направился к залу – более длинному и просторному, чем в Донмуте.
Но вместо сына оттуда вышла его жена Свита, темноглазая женщина с добрым лицом, сияющей улыбкой и повадками квочки, кудахчущей над своими непослушными цыплятами. Элфрун почувствовала такое облегчение, как будто ее выдернули из болота.
– Ну и вид у тебя, детка! Неужто я буду всякий раз вытаскивать тебя после того, как какой-нибудь олух из Иллингхэма вываляет тебя в грязи? Пойдем со мной в женский дом, – многозначительно сказала она, бросая мрачные взгляды на молодых людей. Атульф нахмурился, но рта так и не открыл. Внезапно рядом появился Танкрад, все такой же уравновешенный и серьезный. – Предоставь это мне, – сказала ему мать; несколько мгновений он молча смотрел на них, затем кивнул, пожал плечами, развернулся и ушел.
Свита вела к дому Элфрун, которая все еще не пришла в себя.
– Но что это…
– Не думай об этом сейчас. – Мать Танкрада открыла дверь и подтолкнула ее в уютное полутемное помещение. – Эй, Ада, принеси немного теплой воды! – бросила она маленькой пожилой женщине, которая втянула голову в плечи и тут же выскочила на улицу. Свита подвела Элфрун поближе к очагу. – Где мой гребень? Давай снимем твои промокшие вещи.
Элфрун еще крепче обхватила себя руками. Теперь, когда шок после этих скачек прошел, ее начало трясти и она вдруг покачнулась – ноги ее не держали.
– Давай же, девочка. – Теперь женщина говорила более требовательно. – Ты вся промокла.
Элфрун и правда была мокрой и грязной, она замерзла, но как же ей не хотелось раздеваться! Расстегнув пояс со связкой ключей, она стянула платье через голову и отдала его Свите.
– И нижнюю рубашку тоже.
– Рубашку? – Элфрун уставилась на Свиту. Ее не оставляло чувство, что из дальних темных углов, куда не доставал свет очага, какие-то люди наблюдают за ней и перешептываются. – Но мне нечего будет надеть!
– Мы найдем тебе что-нибудь. – Голос матери Танкрада был приторно-сладким, а рассуждала она здраво. – Ты испачкалась и промокла. Я знавала твою мать, милое дитя. Что бы она сказала мне, если бы я должным образом о тебе не позаботилась? Или Абархильд? Не хочу, чтобы она отчитывала меня за то, что я за тобой не поухаживала. Ты только посмотри на себя!
