Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 128
«Родился я, полагаю (мы, германцы, в этих вопросах разбираемся не так хорошо, как вы, римляне), в тот год, когда Гейзерих повез вандалов в Африку, таким образом, сейчас мне лет двадцать пять — двадцать шесть, не более. Отец мой возделывал землю и, когда потребовалось, стал воином, в краю Гундомара, вождя — или regulus, как сказали бы вы — небольшого алеманнского племени. В отличие от бургундов или даже саксов, алеманны, как можно понять из названия, это не один народ, а целое сборище гермундуров, свевов и прочих, которые живут на старых agri decumates, “Десятинных полях”, между верховьями Рейна и Данубия. Гундомар, чья крепость Рундер Берг стоит на высоких холмах у реки Никры, совсем не похож на воинственного господина; прислуживают ему главным образом убеленные сединами ветераны, некогда воевавшие в римских армиях. Оставшись в родных местах, я бы вряд ли мог рассчитывать на хороший заработок или известность, к которой так стремятся отважные и дерзкие юноши. Будучи парнем неугомонным и решив, что тяжелый труд пахаря не многим отличается от рабства, уже в восемнадцатилетнем возрасте присоединился я к одному из военных отрядов Арминия, с которым перешел через Рейн, в провинцию Максима Секванор, что в Восточной Галлии. Половина римских армий сгинула в войнах против готов, и затыкать образовавшиеся бреши вашему императору пришлось за счет войск, которые стояли у границ, так что помех на своем пути мы не встретили.
К сожалению, Арминию явно недоставало знаний и коварства его великого тезки, который во времена вашего императора Августа наголову разбил в Тевтобургском лесу легионы Вара. Разбив лагерь на одной заброшенной вилле, мы жили тем, что совершали набеги, пользы от которых, правда, было немного, на близлежащие деревушки. Земля там — тощая; местные жители давно оставили свои хозяйства и виллы ради более безопасных городов. Вместо того чтобы перебраться в более богатую местность или углубиться в центр Галлии, лелеявший мысль о легкой добыче Арминий решил взять в кольцо окружения Аргентарию, что было крайне глупо; германцы, народ нетерпеливый, никогда не умели — все это знают — брать защищенные стенами города. Арминий, похоже, думал, что горожане либо быстро капитулируют, либо отдадут нам все свое золото за то, чтобы мы оставили их в покое. Когда, через три недели, ничего из этого не случилось, отряд наш потихоньку начал распадаться. Сердитые и голодные, многие из сторонников Арминия отправились назад, за Рейн, и остановить их он уже не мог. Не пожелав возвращаться домой без солида за пазухой, я и мой хороший товарищ — простой, но очень надежный парень, всегда готовый разделить с тобой последнюю краюху хлеба, — решили попытаться устроиться на военную службу в Риме. Наши, алеманны, всегда были на хорошем счету у римских военачальников. Чем черт не шутит. Подумав так, мы, Вадомар и Гибвульт, отправились на поиски месторасположения галльской армии. После утомительного перехода через Возег и недельного скитания в долинах рек Мозелла и Моза мы наткнулись на патруль, совершавший обход границ у франкского поселения во Второй Белгике.
Должно быть, норны, что плетут паутину судьбы, в тот день к нам благоволили. Часовые, на которых мы наткнулись, вели нас по направлению к лагерю, когда на опушку, где мы проходили, выскочил огромный кабан; за ним, вовсю пришпоривая коня, несся, с копьем наперевес, высокого звания, судя по серебристым доспехам, римский офицер. Завидев нас, кабан на секунду остановился, а затем рванул обратно, в сторону своего преследователя. Лошадь от страха встала на дыбы и сбросила всадника. Хряк еще только подлетал к беспомощно распростертому на земле офицеру, намереваясь вонзить в него свои немалые клыки, а мое копье уже свистело в воздухе — метать его, должен признаться, за долгие месяцы тренировок я научился отменно. Вонзилось оно ему точно в шею; зверюга зашатался и свалился наземь. Не успел он опомниться, как мы с Гибвультом уже были рядом. Мгновение — и кабан затих навсегда.
Поднявшись на ноги, римский офицер нетвердой походкой подошел к нам и, поочередно, пожал каждому из нас руку.
— На волосок был от смерти, — сказал он, криво улыбнувшись. (Несмотря на то, что из уст офицера лилась латынь, мы оба, и Гибвульт, и я, понимали его достаточно неплохо — язык этот был нам знаком из разговоров с соплеменниками, ветеранами римских кампаний.) — Если бы не вы двое, я был бы уже мертв либо тяжело ранен, что, возможно, еще хуже. Так что я теперь ваш должник. Могу я что-то для вас сделать?
Поведав ему о нашем желании вступить в легион, мы услышали следующий ответ:
— Рим всегда рад добровольцам, особенно — храбрым молодым германцам. В эти суровые времена немногие идут под наши орлы и знамена по собственному выбору. Но вот ходить в атаку с копьем наперевес, замыкая шеренгу? Ничтожное вознаграждение за услугу, которую вы мне сегодня оказали. — Попросив одного из часовых одолжить ему вощеную дощечку, офицер черкнул на ней несколько строк и вернул патрульному со словами:
— Проследи за тем, чтобы она попала к полководцу.
Повернувшись к нам, он пояснил:
— Я написал, что настоятельно рекомендую зачислить вас в его личную охрану.
Проворно вскочив в седло, офицер махнул нам рукой в знак прощания, и, пришпорив лошадь, был таков.
Стоявший рядом с нами часовой лишь присвистнул и завистливо произнес:
— Везет же некоторым. Знаете, кто это был? Комит Мажориан, вот кто. Правая рука полководца Аэция, самого влиятельного человека во всей империи.
Так мы оказались в римской армии. Но перед тем как присоединиться к охранявшим Аэция bucellarii — по большей части, франкам и алеманнам, набранным из auxilia palatina и vexillationes palatinae, лучших армейских подразделений, — нам пришлось пройти серьезную подготовку.
Некоторые германцы (но лишь те, кто никогда не дрался с римлянами) полагают, что раз уж Рим сейчас слаб, то и солдаты его должны быть трусливыми или плохо тренированными. Как человек, служивший в расквартированной в Галлии римской армии, могу со всей определенностью заявить, что подобные предположения абсолютно не соответствуют действительности. Вместе с другими рекрутами мы научились метать копья и дротики и драться на мечах. Практиковались сначала на фигурах людей и животных, вырезанных из дерева; затем, используя притупленное оружие, — друг на друге. Нас обучали дисциплине и строевой подготовке, причем инструкторы попадались такие беспощадные, что некоторые рекруты теряли сознание прямо на тренировочных площадках. Ни со мной, ни с Гибвультом подобного никогда не случалось, — с оружием мы, как и все германцы, умели обращаться с раннего детства, да и тяжелые тренировки нам были не в диковинку. Прежде всего, нас обучали дисциплине: держать строй и повиноваться приказам. Дисциплина — бич всех германцев; именно ее отсутствие приводило к тому, что из почти всех битв с римлянами мы выходили проигравшими. Понимаешь, Тит Валерий, в отличие от вас, римлян, мы, германцы, никогда не боимся оказаться наказанными или даже выпоротыми нашими школьными наставниками. Именно поэтому, полагаю, мы более отважны в бою; вы же — более дисциплинированны. Как бы то ни было, пройдя все испытательные тесты, мы с Гибвультом были зачислены в личную охрану полководца. Тут же нам, новоиспеченным bucellarii, выдали великолепное обмундирование: кольчугу, шлем греческого, или аттического, типа, гораздо более тяжелый, нежели те шлемы с гребнями, что носят обычные солдаты, spatha из превосходной испанской стали, прочный овальный щит, копье и дротик.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 128
