– Ну, все видел?
– Свято место не пустует, – молвила Голова, и после отсечения не потерявшая вкуса к сентенциям. – А на что ты рассчитывал, наивная душа? Романтик, неисправимый романтик!.. Вздумал бороться с мировым злом, обезглавливая его агентов? И сколько голов, по-твоему, у этого Змея?
– Вот и хочу убрать искушение.
– А в монастырь не хочешь всех запереть? Хорошо же ты думаешь о людях!
Ну, теперь-то меня будет кому пичкать глубокими мыслями. Во всяком случае, по ночам. А мне придется слушать, терпеть. Эх, долги наши!..
– Будешь много болтать – выключу, – все же пригрозил я. – И не вздумай пугать детей!
– С чего это в тебе проснулись отцовские инстинкты? – ехидно спросил Калида. – Не рожал, не растил – готовыми получил. И вполне, вполне… А меня-то как крыл!
– Без провокаций не можешь, да?
– Кто бы говорил! Подкрался ко мне, исполину, как тот злобный карла…
– Уж если влип, помалкивай. Сам не пожелал честного боя – в злодея, видишь ли, захотелось поиграть!..
– Ничего себе честный! У тебя скафандр, усилители, а я гол и бос… был.
– За тобой вся Семья, а я один, как…
– Как задница, – хихикнул Калида.
– Слушай, а ты не выглядишь удрученным, – заметил я. – Что, гормоны больше не туманят мозг?
– А я теперь никак не выгляжу, – сказал он. – Только звучу, и то не своим голосом. Но все мыслительные ресурсы при мне, а с ними не поскучаешь. Конечно, если не станешь жмотничать на информацию.
– Да пожалуйста! Хоть утони в Океане. Лишь бы в дела не мешался.
– Думаешь, я весь умер? – вновь оживилась Голова. – Как известно, «живее всех живых» именно покойники. А дело их побеждает. Тут и Носач на подхвате, да и мою Семейку со счетов рано сбрасывать.
– Меня больше заботят те, кто натравил убийцу с бластером. Вот они на рожон не лезут, в отличие от тебя. Как ты еще жизнь-то сохранил…
– Неожиданный поворот, не находишь? – спросил Калида, хлопая ресницами. – Даже не знаю, радоваться ли? Конечно, хлопот стало меньше…
– Ты ж хотел бессмертия? – сказал я. – Вот и схлопотал. А о состоянии уговора не было.
– Но как это работает, а? – не унимался он. – Выходит, связи с моими чадами прервались не вовсе?
– Прикажешь и над этим ломать голову?
– То есть что-то еще просачивается, достаточное для поддержания жизни… Может, со временем выращу новое тело?
– Интересно, как ты с ним поместишься в этом шлеме?
– Может, объединишь меня с Дворецким? – предложил Калида наудачу. – Чем трепаться с бездушной железякой, будешь общаться с умным человеком.
– За дурака меня держишь? Он и так сделался шибко самостоятельным.
– А что мешает наставить ограничителей?
– И тебе развлечение, да? Поломать голову, как их обойти. И уж на это не пожалеешь ни сил, ни времени.
Снова подсев к пульту, я вызвал Гая, чтобы на пару с ним, вдумчиво и без оглядки на детей, просмотреть свежие записи. Урожайная сегодня выдалась ночь – только успевай отгребать!..
– Ну и дорожку ты протоптал, – сказал Гай, налюбовавшись чудищем. – В Преисподнюю, кратчайшим путем.
– Топтали как раз другие, – возразил я и прибавил, кивая через плечо: – Вон, из первых.
– И что? – сейчас же откликнулась Голова. – Не я, так еще кто-нибудь. Как вы не понимаете: это же Зов! Тут уж кто раньше услышит.
– Ни фига себе, – промямлил Гай, глядя на нее округлившимися глазами.
– Разговаривает, да? – съязвил Калида. – Вот и я сперва обалдел… Эй, мужик, – позвал он. – Челюсть подбери – наступишь!.. Это же счастье, – продолжал, обращаясь уже ко мне, – что первым к Богу пришел я, мягкий незлобивый человек, почти святой. И понес его благое слово в народ.
– А Всадники как же? – поинтересовался я. – Внучки твои, апостолы-меченосцы… Этим только дай!
– Так ведь никакой организации не обойтись без убийц, – живо возразил Калида. – Солдаты, ликвидаторы, тайные агенты нужны любой структуре. А кто убивает при общем одобрении, тот, милые мои, уж не душегуб или маньяк, а герой, народный заступник. Главное, суметь правильно его нацелить!
– Как пулю, что ль? – хмыкнул я. – Так кто ж убивает: пуля или стрелок? Впрочем, побереги красноречие для других. А будешь много болтать…
– Выключишь – я помню.
– Именно.
– Так я уже молчу, какие проблемы?
– Ладно, – заговорил снова Гай. – В конце концов, одной странностью больше…
– Прямо меня цитируешь, – откликнулся я. – Отложим частности на потом, давай о главном.
– Знаешь, что меня смущает? На самом деле никакие это не доказательства, твои записи. При нынешнем уровне компографики еще не то можно изобразить. Да, мы сбросили эти картинки в Океан, но следом и очень скоро хлынет такой поток дезы, что все твои труды могут пойти прахом. Конечно, при тщательной экспертизе отличия можно углядеть, однако кто станет заниматься ею, кому вообще до этого дело? Ну, на личном доверии мы сумеем кое-кого известить, и все равно это останется самодеятельностью. Я уж не говорю, что после такой кампании станет с нашей репутацией!
– Честь дороже, – проворчал я. – А жизнь – тем более. Ты видишь иной путь? Ну, Игорька мы притормозили, хоть на это достало сил…
– И коварства, – пробурчал Калида словно бы для себя. – У-у, какой!..
– Но я ощущаю присутствие другой пирамиды, куда более опасной, лучше законспирированной. Игорек-то, по простоте душевной, слишком рано выперся на сцену.
– Это он, и верно, сглупил, – охотно подтвердил Калида. – А поумнел слишком поздно… Может, мне имя сменить? Зовите меня просто Светоч.
– Эй! – окликнул я.
– Молчу, молчу…
– А вот те ребята готовят большую бучу. И бог знает, сколько сюрпризов они наготовили. Если от единственной встречи с их посланцем я настолько обогатился… То ли у них имелась фора в сравнении с Игорьком, то ли они имели больше средств и возможностей это переварить.
– Скорее второе, – вставил Калида. – Я что – частник, энтузиаст!..
– Возможно, они шляются в Преисподнюю, как в свой запасник, и таскают оттуда эти чудеса – с пылу, с жару. А когда укомплектуются под завязку, тут и поставят на уши всю губернию.
– А почему не страну? – спросил Гай. – У нас и так уж театр абсурда.
– А я о чем талдычу? – немедленно подхватил Калида. – Порядка тут нет и не предвидится.
– Усохни, – фыркнул я. – Свой матч ты уже отыграл.
– Кто знает, Род, кто знает!.. А вдруг это был первый тайм?
– А вдруг ты убедишь меня в этом? Надолго ли хватит твоей живучести, если взяться всерьез?
