как и Пим, обладавший организационными способностями и трезвой оценкой политической ситуации. Лорд Сэй, граф Уорвик, граф Ньюпорт выделялись в палате лордов как яркие личности и опытные спикеры, но Мандевиль стал мозговым центром пуританской партии. Встречи вождей пуритан в его доме, даже в большей степени, чем совещания у Пима, привлекали внимание и вызывали беспокойство Эдуарда Николаса. Подобно верному сторожевому псу, он пытался охранять дом своего хозяина во время его отсутствия. Было ощущение, что плетется какой-то заговор, что происходит перегруппировка политических сил перед грядущей сессией парламента и перед возвращением короля. Что-то явно затевалось, однако Николас не мог понять, что именно. Но Карл оптимистично ответил ему из Шотландии, что если Пим и Мандевиль могут начать планировать заговор, то так же может поступить и его умная жена. В данном случае Николасу следует посоветоваться с королевой. Так, обе стороны, не раскрывая своих планов, готовились к осени.
Глава 7. Шотландия и Ирландия. Август-ноябрь 1641
В то время как король находился в Шотландии, члены парламента, получившие отпуск после тяжелой десятимесячной сессии, вернулись к своим повседневным делам или в родовые поместья, к своим семьям, соседям и слугам. Теперь, вдали от шумных дебатов и суеты Вестминстера, у них было достаточно свободного времени, чтобы поразмышлять над своими сомнениями и утвердиться в своих убеждениях в свете местной политики и местных интересов.
Страна волновалась. Солдаты, демобилизованные после года службы, принесли с собой в родные места буйные армейские нравы. Некоторые из них, объединившись в отряды, начали заниматься грабежами. В Линкольншире бунтовщики повалили заборы на новых огороженных общинных землях и сожгли амбары крестьян. Организованная банда браконьеров, численностью почти в 100 человек, проникла в большой парк Виндзора и устроила охоту на королевских оленей. С этими нарушителями приходилось считаться и откупаться от них, поскольку они были слишком сильны и закон не мог ничего с ними поделать. Упразднение прерогативных судов привело к тому, что некому стало осуществлять контроль в системе правосудия. Отмена церковных судов означала, что перестал существовать орган, который наказывал за нарушение моральных норм в обществе. Юристы были вынуждены пересматривать привычные представления о том, какие их действия были возможны, а какие нет, разыгрывая сложную шахматную партию с английским законодательством. Уже разгневанный джентльмен не мог, как встарь, схватившись с другим джентльменом, запугать его выкриком: «Я передам это дело в Звездную палату!» И угроза со стороны Верховной комиссии уже не нависала больше над головой беспутного священника, неверного мужа и нерадивого отца. Еще не произошло больших изменений в рутинной провинциальной жизни с ее устоявшейся властью, правилами и обычаями, но новое законодательство из Вестминстера открывало новые, пока еще неопределенные и неясные возможности.
Единственным видимым следствием парламентских постановлений последних месяцев было удаление или уничтожение всех остававшихся свидетельств папистской веры в приходских церквях. Это происходило особенно быстро в наиболее пуританских районах, но в некоторых церквях этим распоряжением пренебрегли, а в отдельных редких случаях возникали ожесточенные споры между мировыми судьями, имевшими на этот вопрос различные взгляды. На стенах церквей были забелены сохранившиеся или поновленные со времен Реформации изображения святого Христофора, Страшного суда, архангелов, патриархов. Каменные скульптуры святых на могилах и заалтарные образы расколочены, придорожные кресты повержены, витражи разбиты. Светские сюжеты не тронули – портреты крестоносца и дамы его сердца, скульптурные изображения на гробнице джентльмена и его жены под каменным балдахином с гербами. Часто это были предки сквайра, поэтому никаких упреков в идолопоклонстве он не принимал.
Все эти изменения волновали людей меньше, чем господствовавшие в обществе атмосфера неизвестности и предчувствие перемен. Монархия, которая на протяжении последних 150 лет оставалась непоколебимой, стала многим так ненавистна, что король даже был вынужден отдавать своих министров, которым доверял, на расправу – на бесчестие и смерть. Он соглашался на пересмотр своих правовых актов, подтачивая тем самым основы своей власти. Образованные люди обращались к историческим документам и обнаруживали с интересом или тревогой, что ничего подобного не происходило со времен Войны Алой и Белой розы. Менее образованные граждане просто чувствовали, что законы трактуются очень произвольно и с обществом не особо-то церемонятся. Это было совсем не то, чего они ожидали год назад, когда выступали против «корабельных денег», возражали против ограничений и лицензирования, жаловались на засилие папистов в церкви, спорили о необходимости ограждения для престола или желали отправить Страффорда в ад. Они захотели вернуться в прошлое, отказаться от перемен, которые, как они верили, были инициативой короля. Они не ожидали, что большие перемены произойдут под предлогом возвращения к их древним правам.
Наиболее убежденные пуритане, члены парламента, возвратившиеся домой, были встречены соседями, у которых накопилось к ним множество вопросов, и потому было необходимо рассеять их сомнения. Сэр Роберт Харли из Брамптон-Брайана, который представлял графство Херефорд, прибыв в родные места, сразу обратил внимание на интерьер церкви в Леоминстере и приказал вынести из нее распятие, уничтожить настенную роспись и витражное окно. Но людей умных было меньшинство; у большинства же парламентариев за время каникул только появились новые сомнения. Оглядываясь на прошедшие месяцы, теперь, когда у них появилось свободное время, они увидели и были возмущены, как Джон Пим и его подручные вели дела, управляли ими.
Тем временем король, воспрянув духом, устроил смотр шотландской армии в Ньюкасле, а затем пригласил Лесли на торжественный обед. Он не пожалел усилий, чтобы понравиться командиру ковенантеров, при этом намекнул, что скоро пожалует ему титул графа. После роспуска армии останется под ружьем всего лишь 4 тысячи человек на случай возникновения чрезвычайных ситуаций. Король имел надежду на эти 4 тысячи солдат и на генерала Лесли. 14 августа в шесть часов он въехал в Эдинбург в сопровождении курфюрста, своего кузена Ричмонда и Гамильтона. 17 августа участвовал в процессии, направлявшейся к зданию парламента, перед ним Гамильтон нес корону, а Аргайл – скипетр. Торжественность момента нарушила ссора лэрда из Лэнгтона с графом Уигтоном за место церемониймейстера. Карл, знаток этикета, в гневе удалился во внутренние покои и подписал ордер на арест Лэнгтона. Затем вошел в зал заседаний парламента и занял место на троне, а его племянник сел на резной табурет слева от него. Ричмонд, Гамильтон и граф Мортон, которые еще не подписали Ковенант, в зал допущены не были.
Король в своей короткой и выразительной речи обратился к верноподданным с просьбой предоставить по мере сил и возможностей столь необходимую помощь деньгами и оружием своему племяннику, лишившемуся владений в немецких землях. Просьба была воспринята с пониманием,
