в поясницу.
Вдруг я врезаюсь во что-то острое. Гигантская сосулька со свистом проносится мимо меня и врезается в… в землю.
В землю, на которой я больше не стою.
О боги!.. Я… я…
Летишь!
Я перемещаю взгляд от осколков льда на запрокинутое лицо моей пары. Его глаза мерцают, а губы изгибаются в улыбке.
Ты летишь, птичка. Мой зов, должно быть, снял путы, которые обвивали твою воронью сторону.
Я скашиваю глаза в сторону и вместо рук обнаруживаю огромные черные крылья. Я машу ими слишком рьяно и ударяю очередную сосульку. Мерда! Фока! В голове проносится вереница бранных слов, которые в кои-то веки, кажется, только забавляют Лора.
Я лечу.
Я, на хрен, лечу!
Осознание этого факта журчит по мне, подобно теплой воде по озябшей коже, поглощая оставшийся после битвы иней. Сердце разбухает все больше и больше, пока не начинает казаться, что у него выросли собственные крылья.
О, Котел, я умею летать! Я могу превращаться в дым. Могу проходить сквозь стены. Ну последнее я, по сути, могла делать и раньше, но теперь способна превращаться в воздух. В воздух!
Откуда-то издалека раздается карканье, гора вновь дрожит.
Горло моей пары подпрыгивает от частых сглатываний, которые словно откачивают влагу из его мерцающих глаз.
Ты плачешь?
Уголки его рта приподнимаются все выше и выше.
Что?
Я исполнил твое желание, любовь моя.
Хотя мой клюв не способен на такое, я улыбаюсь. Боги, у меня есть клюв! Я сгибаю ногу и разглядываю свои смертоносные когти. У меня есть железные когти! Я зачарована зрелищем так же, как когда благодаря моей крови рука прошла сквозь твердую материю.
Внезапно в снежной стене, завалившей вход в пещеру, появляется гигантская дыра. Внутрь врывается яркий, великолепный солнечный свет и воздух столь свежий, что он в одночасье уносит прочь зловонье смерти. Хотя в пещеру залетают два ворона, мое внимание привлекают облаченные в меха люди, стоящие в проходе.
Особенно один.
Константин Короол.
– Мы подумали, что вам не помешает поддержка, Рибио. – Его взгляд скользит по мертвецам. – Но, похоже, вы и без нас прекрасно справились.
– Спасибо, что пришли. – Лор склоняет голову. Обращаясь ко мне, он спрашивает:
Ты потребовала исполнения сделки?
Нет. Должно быть, я непроизвольно складываю крылья, поскольку в следующее мгновение падаю на землю у ног Лора. С губ срывается болезненный стон.
Вновь улыбнувшись, Лор приседает и обхватывает мою голову ладонями.
Ой.
Он гладит меня по щекам, большие пальцы скользят по моим черным перьям.
– Доченька. – Хриплый голос отца заставляет меня резко повернуть голову в его сторону.
Полегче, любовь моя. У тебя вместо рта – ножницы.
Улыбка Лора становится только шире, и, хотя по его резкому лицу скатилась лишь одна слеза, его глаза по-прежнему блестят.
Вернись ко мне.
И я возвращаюсь. Превращение в человека происходит так же стремительно, как и превращение в птицу. Я падаю на землю, ударяясь копчиком о лед, издаю еще один стон.
Коротко усмехнувшись, Лор поднимает меня на ноги.
Ты быстро освоишься с новой формой.
Отец протискивается мимо моей пары и повторяет то единственное прекрасное слово, которое связывает наши сердца и души воедино.
– Доченька.
Забавно, но кажется, он никогда не называл меня дочерью на лючинском, а теперь назвал уже дважды.
– Твой отец говорит на нашем языке, любовь моя. Как и я прямо сейчас.
Это не должно меня шокировать. В конце концов, шаббинский стал мне понятен еще до того, как Мериам расписала меня своей кровью, все же от заявления Лора мне, образно говоря, сносит крышу.
Я говорю по-вороньи!
Я смеюсь, и моя радость эхом разносится по всем уголкам огромного ледяного храма. Но тут раздается другой звук – низкий, хриплый крик.
Рот захлопывается, и я сгораю от стыда: как я посмела радоваться? Посмела хотя бы на мгновение выбросить из головы смерти, которым стала виной.
Отец, должно быть, понимает, из-за чего рыдает Киэн, и кидается к своему коленопреклоненному брату.
– Тс-с. – Лор заключает меня в объятия. – Это не твоя вина, любовь моя.
Я прижимаюсь лицом к изгибу его шеи, как раз там, где кончается его броня, и вдыхаю запах своей пары, пока он не затыкает некоторые из дыр, испещряющих мое сердце.
– Давай найдем рунический камень и уйдем? – голос у меня слабый, пронизанный болью моего дяди.
– Росси только что достал его из саней, – бормочет Лор и глубоко вздыхает. – Он доказал, что не так уж бесполезен, не так ли?
– Ты наконец-то оттаиваешь по отношению к нему?
Он мычит – звук скорее является вибрацией.
– Ну, он таки выдал тебя замуж за другого.
Я резко вскидываю голову и поднимаю руку. Поворачиваю. Ладонь чистая и розовая, более не помеченная ненавистным символом, связывавшим меня с мужчиной, который умер скорее идиотом, нежели легендой.
Лор берет меня за запястье и подносит руку к губам, затем запечатлевает поцелуй в центре ладони.
Моя.
Я всегда была твоей.
Но теперь только моя.
Глава 87
Едва мы достигаем эспланады Небесного Королевства, моя пара превращается в дым и остается в таком виде до тех пор, пока мои когти не царапают о камень.
Прежде чем покинуть Глейс, я несколько раз пробовала перекидываться в птицу, взлетать и приземляться, а большую часть обратного пути пролетела сама, лишь раз опустившись на спину Лора для передышки, и все же моя пара явно продолжает беспокоиться о моей сноровке. Впрочем, я действительно обзавелась впечатляющей коллекцией синяков и ссадин, большинство добыты в бою, но несколько появились в результате ударов по утрамбованному снегу и льду в моей другой, еще непривычной форме.
Дедушка слезает со спины Кольма, а Мериам – со спины Ифе. Никто не горел желанием нести шаббинскую колдунью в Люче, одна только Ифе расправила плечи – точнее, крылья – и низко присела, чтобы Мериам забралась ей на спину, поддерживаемая Юстусом.
Отец вновь превращается в человека, меховой палантин с руническим камнем теперь зажат у него в руках, а не в когтях. Он свирепо смотрит на Мериам, словно испытывает искушение сбросить ее с горы. Ранее Юстус выразил беспокойство по поводу заклинания барьера – оно слишком древнее и непредсказуемое, поэтому вместо того, чтобы стереть его, он может невольно изменить его на что-то гораздо худшее. Итак, прежде чем покинуть Глейс, Лор заставил Мериам поклясться, что она честно снимет барьер.
Юстус опускает все еще слабую Мериам на гладкий, как кость, пол, затем встает позади нее для
