здесь стих взят у Исиода Opp. et Dierr. 25 sqq.
337
Ни-доброе-ни-злое. Надобно помнить, что и здесь, и во всех других местах, где соединяются эти понятия, Платон разумеет их как одно подлежащее, и поставляет с ним в связь прилагательные и местоимения, как с обыкновенным существительным. Наприм., немного ниже: ни-добру-ни-злу не дружественно что-либо такое, каково оно само – οἷον αὐτό.
338
Вещи наводимой, вероятно, было бы присуще наводимое – πάρεστι που τῷ ἀλειφθέντι τὸ ἐπαλειφθέν. Здесь надобно различить три предмета: наводящее – ἀλείφον, вещь наводимую – ἀλειφθέν, и наводимое, или краску, – ἐπαλειφθέν, и наводимое – ἐπαλειφθέν – понимать как присущее вещи наводимой – ἀλειφθέντι; так что эта вещь должна иметь уже противоположные свойства.
339
Каково наводимое – οἷον τὸ ἐπόν, то есть ἐπαλειφθέν, ἐπί τινι ὄν.
340
Добро со злом у нас не было дружественно. Прошедшею формою глагола указывается здесь на стр. 216 E.
341
Мудрецы уже не любят мудрости: мысль высокая, яснее раскрытая в Симпосионе (p. 204 A), где говорится так: «из богов никто не философствует (φιλοσοφεῖ, т. е. φιλεῖ την σοφίαν) и не желает быть мудрецом, ибо он уже – таков. Не философствует и – если есть какой – иной мудрец. Но, с другой стороны, не философствуют (т. е. οὐ φίλοῦσι τὴν σοφίαν) и невежды, и не желают быть мудрецами; ибо то-то и худо в невежестве, что, не будучи ни прекрасным и добрым, ни умным, оно кажется себе достаточным». Аст (de vit. et script. Plat. p. 432), к удивлению, порицает эту мысль Платона в Лизисе и почитает нелепым положение, что мудрецы не любят мудрости.
342
Положили, то есть – φάμεν γὰρ αὐτό. Те филологи ошибаются, которые здесь местоимение αὐτὸ находят излишним и изгоняют из текста. Оно часто имеет значение местоимения указательного, указывающего на мысль, непосредственно за ним следующую. Такое значение принадлежит ему и в этом месте, а потому по-русски оно в этом случае может быть выражаемо словом то есть, или это.
343
Выражали одно и то же худым словом…. ἑτέρῳ ῥήματι. Не перевожу – другим словом, потому что это выражение у Платона в подобных случаях означает худое, или не соответствующее мысли слово. Так Phileb. p. 13 A: προςαγορεύεις αὐτά ἀνόμοια ὄντα ἑτέρῳ, φήσομεν, ὀνόματι.
344
Похожая на растянутое стихотворное сочинение, ὤςπερ ποίημα μακρὸν συγκείμενον. Здесь представляется странным, что ποίημα μακρὸν, как бы потому только, ὅτι μακρὸν ἐστι, называется болтовнею – ὕθλος. Это заставило Аста предполагать, что вместо μακρόν надобно читать μάτην; но таким изменением показывалось бы, что ὕθλος у Платона поставляется в бесцельности сочинения; а этого тоже было бы недостаточно. Посему Штальбому понравилось читать ὥςπερ ποίημα μακρὸν μάτην συγκείμενον. Таким образом μάτην, которого в этом месте не имеет ни один список Платоновых сочинений, вводится сюда как бы уже со значением. Но ученые критики могли бы разрешить возбуждающееся здесь недоумение и не прибегая к введению новых слов, если бы вместо ποίημα μακρὸν συγκείμενον читали ποίημα μακρὰν συγκείμενον. Притом надлежало вспомнить, что μακρὸν Платон мог и не относить к ποίημα, а принимать это слово в значении наречия, как нередко принимает он слова ὅσιον, φίλον и проч.
345
А недостающим бывает то… ἐνδεὲς δὲ γίγνεται. Ἐνδεὴς имеет двоякое значение: им означается иногда субъект, которому недостает чего-нибудь, а иногда то, чего недостает субъекту. В последнем случае ἐνδεὴς обыкновенно принимается в значении имени существительного и употребляется в среднем роде с членом, τὸ ενδεὲς. Поэтому Гейндорф, а за ним и Штальбом, напрасно говорит, что здесь aut ενδεὴς, aut τι legendum esse.
346
Не явно ли, что ничего? Этот вопрос, очевидно, требует ответа, – тем более что в следующих далее словах: δέομαι οὖν, союз οὖν явно предполагает его. Посему я, вместе с Астом, нахожу уместным после: ἤ δῆλον ὅτι οὐδέν поставить ответ: οὐδέν.
347
Подражая мудрецам в судах. Платон разумеет риторов и говорит о них с насмешкою; это видно не только из того, что называет их мудрецами, но и из употребленного далее и примененного к ним глагола ἀναπεμπάσασθαι, что собственно значит – делать отрыжку или пережевывать – cibos ad rumen revocare.
348
Будто какие демоны – δαίμονες. Явно, что здесь слово демон в устах Сократа должно было означать неприязненного духа. Хотя в других местах сочинений Платона это слово в подобном смысле не встречается; однако ж ничто не препятствует предполагать, что в простом ежедневном разговоре оно было употребляемо. Поэтому германские критики, всегда ведущие войну против бытия злых духов (см. Elsner. Observv. ad. Matth. IX, 34), напрасно усиливаются доказать, что здесь Платону представлялись не злые духи.
349
Ломаным греческим языком – ὑποβαρβαρίζοντες. Педагогами у греков бывали особенно доверенные в доме рабы, как у нас, в старину, дядьки и нянюшки из дворовых людей. И эти, конечно, не могли выражаться так чисто по-гречески, как люди свободные и образованные. Но впоследствии у греков, начинавших уже изглаживать в себе тип народности, в педагоги были избираемы, как нередко и у нас в настоящее время, иностранцы, которые не только говорили со своими питомцами ломаным языком, но и передавали им ломаные понятия о нравственной и гражданской жизни.
350
В обычные места собрания собеседников, ἐπὶ τὰς ξυνήτεις διατριβάς. Διατριβὴ означает и место, в которое люди сходятся для препровождения времени, и самый образ провождать его, особенно разговор (Gorg. p. 484. E. Apol. Socr. p. 178. 41. A.). К местам этого рода в Афинах относились, между прочим, гимназии и палестры, или такие заведения, в которые юноши стекались для упражнения телесных сил, а пожилые для развлечения и бесед. Одна из таких палестр называлась Тавреевою, по имени ее основателя (Interprett. ad Lucian. de parasit. § 43), и находилась близ храма Διὸς Σωτῆρος, или Ἐλευθερίου, при котором, по словам Меурсия (Lectt. Att. VI. 17), устроен был царский портик, βασιλικὴ στοά. См. Euthyphr. p. 2. A.
351
Как
