От этой противоестественной связи избранная зачинала дитя, но то был не обычный плод, предусмотренный природой ее расы. Какое бы обличье ни могли принимать драконы, рождались они всегда в своём истинном виде – чешуйчатокрылыми ящерами.
Точнее, не рождались в привычном смысле этого слова, а высвобождались из временной оболочки.
Паразитирующий плод рос, питаясь жизненными соками и энергией матери, постепенно выпивая её досуха. Формирование нового организма протекало медленно, гораздо медленнее, чем обычно. Все эти дни избранная пребывала в особенном состоянии, похожем на глубокий сон, и не приходила в себя до конца. Время для неё словно растягивалось, затормаживалось. И, поскольку новый дракон, который появлялся в результате на свет, представлял собой всё ту же сущность, ту же самую личность, требовались долгие годы летаргии, чтобы процесс передачи всей без исключения информации от умершего сознания к переродившемуся, завершился.
Конечно, теоретически ящеры могли вступать в связь с себе подобными. Лорд Эдвард не сомневался, что прежде такое случалось, и нередко, ведь старейшая раса должна была как-то выживать, пока в мир не пришли последующие народы. На которых, как выяснилось, можно было беззастенчиво паразитировать.
И не зря, наверное, ходили красивые легенды про драконью любовь, единственную в жизни, чистую, бескорыстную и жертвенную любовь, которая в сегодняшние дни, в силу редкости, стала синонимом несуществующего.
Как считалось, драконы не имели чётко выраженного пола.
Однако дух их, вероятно, всё же тяготел несколько больше к одной из двух сторон энергии, по своему выбору воплощаясь в мужской или женской ипостаси, предпочитая говорить о себе в определённом роде. В древних трактатах упоминалось также, что дракон, принимающий женскую суть, однажды должен был добровольно отказаться от жизни, чтобы дать её потомству.
Зная безграничный эгоцентризм современных ящеров, представить такое было крайне сложно.
…Когда же процесс перерождения был наконец завершён, дракон попросту стряхивал с себя тонкую высохшую шелуху материнского тела и открывал свои золотые глаза. По внутреннему ощущению, для самого ящера от момента смерти до момента нового рождения проходил всего один миг.
Однако он был голоден! очень голоден.
По природе своей драконы считались всеядными и, так или иначе, могли приспособиться к любым условиям существования. Но чем грубее была пища, тем хуже она усваивалась и меньше могла насытить их.
Наилучшим образом ящерам подходили тонкие энергетические субстанции – эмоции. Сильные и искренние всплески эмоций, которыми удавалось подпитаться, надолго пополняли запасы жизненных сил. Способные на глубокие переживания люди всегда привлекали внимание драконов, примерно так, как привлёк бы окровавленный кусок мяса голодного лесного хищника.
Однако просто находиться рядом с жертвой было недостаточно: необходимо, чтобы желанные эмоции были направлены на них самих. Любовь или ненависть, – по сути, одно и то же высшее чувство, взятое по модулю, – вот что было для ящеров слаще самого сладкого акациевого мёда.
На втором месте по питательности шла кровь. Уникальная субстанция, представляющая собой нечто среднее между материей и энергией, она являла собой настоящий живительный коктейль, нектар, способный быстро утолить даже самый жестокий голод. Говорят, потому, что кровь содержала в себе частицы души.
Помимо этого драконы могли употреблять в пищу плоть живых существ, а также плоды растений, но делали это разве что для удовольствия вкуса. Энергетически подобная пища почти не насыщала, и смысла в таком питании было не больше, чем человеку набивать живот травой: протянуть можно, но силы не наберёшь.
Помимо особенностей жизнедеятельности пристальный интерес лорда Эдварда, да и многих пытливых заклинателей до него, вызывала природа драконьей магии.
Источником её были не драгоценные минералы, как у людей, но и не собственная кровь, как у других рас.
Общеизвестным фактом была необъяснимая алчность драконов, питавших особое пристрастие к драгоценностям, которые веками копились и лежали без дела в их пещерах. Лорд Эдвард не сомневался, что у яростной страсти к коллекционированию имелись объективные причины. К примеру, можно легко предположить, что камни ящеры собирали в силу того, что в современном мире, который управлялся человеческими магами, те имели огромную ценность, представляя собой могущество и власть.
Но едва ли не с ещё большим увлечением драконы составляли коллекции монет, слитков, медалей, колец – и вообще любых изделий из золота.
Золото было удивительным металлом, издревле привлекавшим внимание людей. И неспроста именно золото сделалось мерилом стоимости и красоты, эквивалентом всех благ. Магнетический блеск его манил и сводил с ума многих, его равно любили торговцы и поэты, и целые орды алхимиков десятилетиями пытались получить его из неблагородных металлов… но всё тщетно.
Особенность золота заключалась в том, что это было единственное вещество на свете, которое до сих пор не удалось получить искусственным путём никому – ни алхимикам, ни учёным, ни даже магам, хотя все они очень старались.
Крылся в золоте некий секрет, ключ к которому был бесследно утерян.
С годами лорд Эдвард понял, что связь ящеров с загадочным жёлтым металлом невероятно чутка и прочна. Драконы обращались с золотом, как с живым. Они чувствовали его настроение, слышали его голос, чувствовали его аромат! которого, по заверениям учёных мужей, не было и не могло быть ни у одного металла.
Всё это не оставляло и тени сомнений в том, что драконья магия как-то опиралась на древнюю силу золота, однако обнаружить сию таинственную взаимосвязанность или хотя бы выявить какие-то закономерности самому лорду Эдварду никак не удавалось, даром что маг и потратил на безрезультатные, пусть и очень любопытные исследования не одно десятилетие.
Вскрыть замки главной драконьей тайны оказалось не так-то легко: это были замки с секретом.
…Внезапно внимание правителя привлекло нечто странное, происходящее внизу, на улицах. Едва заметно нахмурив брови, он подошёл к высоким, оледеневшим снаружи окнам и остановился. Резким движением отбросив в сторону тяжёлую портьеру, сквозь полностью покрытое прозрачной наледью стекло лорд Эдвард смог в полной мере насладиться панорамным видом Ледума.
Чудесным видом, – конечно, если вам нравятся города, закованные в серебряные льды и укутанные плотными облаками ядовитого жёлтого дыма.
***
Разбираться с неприятными чудесами отчаянно не было времени, а потому, не сбавляя скорости, Серафим вихрем промчался по хорошо знакомой улице и свернул в ближайшую подворотню.
Церковь находилась, конечно, не на самой уж окраине города, но где-то неподалёку. В отдалённых районах Ледум изобиловал такими вот путаными узкими улочками, тёмными кривыми проулками и совершенно неожиданными тупиками.
Вкупе с отсутствием стражей порядка такое положение вещей в принципе способствовало благополучному избавлению от погони, однако это в теории. На деле же всё оказалось не так-то просто.
