по-настоящему заработало только в сорок четвертом году и которое и привело нас к Победе.
Разумеется, на примере московского контрнаступления смешно даже говорить об этом. По своим масштабам операция имела скорее политическое, нежели военное значение. Но по политическим соображениям приказано было считать ее выдающейся победой. И роль генералов, командовавших крупными соединениями войск в этом сражении, когда, навалившись всей тяжестью, километр за километром выдавливали немцев, оттесняя от Москвы, была столь обезличена, что не имело никакого значения, какой генерал-майор, Сандалов или Власов, командует армией.
Медленно ползла вперед армия, когда приказы подписывал Сандалов, медленно продвигалась она, когда Власов принял командование. Столь же медленно наступали и другие армии. Скорость иногда увеличивалась, но только за счет вливаемых в армию резервов.
Можно было как угодно называть отдельные моменты этого наступления — в начале января перед 20-й армией была поставлена задача провести «наступательную армейскую операцию в зимних условиях по принципам теории глубокой операции» — но тактика при этом не менялась.
Перед началом Волоколамской операции 20-ю армию усилили двумя стрелковыми бригадами, пятью артиллерийскими полками, двумя дивизионами «катюш», вторым гвардейским кавалерийским корпусом с танковой бригадой и пятью лыжными батальонами.
7 января Власов утвердил план операции. Армия должна была наступать на Шаховскую в двадцатикилометровой полосе. Начало планировалось на 9 января.
Из-за сильного снегопада авиация не могла поддержать войска, но 10 января в 9.30, после артподготовки, дивизии пошли в атаку и продвинулись вперед на два километра. 11 января — еще на три. 12 января Власов приказал ввести в прорыв кавалерийский корпус, но Жуков отменил это решение до прорыва обороны на всю тактическую глубину. Только к вечеру армии удалось пробиться на глубину в семь километров.
Но и дальше наступление развивалось столь же мучительно трудно. В день продвигались не более пяти километров, а 25 января вышли к Гжатским оборонительным позициям и здесь, у «линии фюрера», остановились.
Прорывать ее наличными силами было уже невозможно. Это понимал Власов, это понимали и в Ставке…
Вот боевая характеристика на генерал-лейтенанта Власова, выданная 28 января 1942 года:
Генерал-лейтенант Власов командует войсками 20-й армии с 20 ноября 1941 года.
Руководил операциями 20-й армии: контрударом на город Солнечногорск, наступлением войск армии на Волоколамском направлении и прорывом оборонительного рубежа на реке Лама.
Все задачи, поставленные войскам армии, тов. Власовым выполняются добросовестно.
Лично генерал-лейтенант Власов в оперативном отношении подготовлен хорошо, организационные навыки имеет. С управлением войсками армии — справляется вполне.
Должности командующего войсками армии вполне соответствует.
Под этой характеристикой подпись командующего войсками Западного фронта генерала армии Жукова…
7
Георгий Константинович Жуков — человек не сентиментальный. Если требовалось для дела, он не жалел ни солдат, ни генералов.
Власову Жуков дал положительную характеристику. Значит, считал, что Власов справляется с обязанностями командарма и менять его незачем — другие генералы, возможно, будут еще хуже.
Талант таких стратегов и организаторов, как Жуков, в том и заключается, что они всегда размещают свои проекты и планы в той реальности, с которой приходится иметь дело.
Так что отнесемся к аттестации Жуковым Власова с пониманием, как с пониманием должны мы отнестись и к тому, что происходило с Власовым в декабре 1941 года и начале 1942-го.
Цену победам своей армии Власов, очевидно, знал сам. Но ведь понимал и то, что это все-таки были победы. Впервые брали наши войска города, а не сдавали немцам. Психологически это очень важно. Как и другие советские генералы, Власов наконец-то обретал уверенность в своих силах.
Л. М. Сандалов, нарисовавший сцену появления А. А. Власова в 20-й армии, писал свои воспоминания, уже зная, что Власов — изменник, и это настраивало на определенный лад. Отчуждение и плохо скрытая неприязнь, как нам кажется, не из декабря сорок первого года, а из более позднего времени.
Но сохранились рассказы и той поры. Они существенно отличаются от описания Сандалова.
Перед штурмом Волоколамска у Власова побывал американский журналист Ларри Лесюер. Лесюера поразила популярность Власова среди бойцов, его оптимизм. Французская журналистка Эв Кюри встречалась с Власовым уже после взятия Волоколамска. Молодой генерал произвел на нее впечатление крупного стратега. Власов беседовал с Эв Кюри о Наполеоне и Петре Первом, о Хайнце Гудериане и Шарле де Голле. Эв Кюри написала о Власове, что это один из самых перспективных советских генералов, чья слава быстро растет.
Встречался с Власовым и Илья Эренбург.
Следуя своей концепции, что вся мировая история совершается возле него и он обязательно должен присутствовать при всех поворотных моментах в судьбах известных людей, Эренбург смещает в своих воспоминаниях встречу с Власовым на тот мартовский день, когда Власову позвонил Сталин, вызывая его в Ставку за назначением на Волховский фронт.
Однако, если не обращать внимания на эту особенность творческой манеры Эренбурга, следует признать, что портрет Власова, созданный Ильей Григорьевичем, — самый удачный и точный во всей литературе о Власове.
«Пятого марта 1942 года я поехал на фронт по Волоколамскому шоссе. Впервые я увидел развалины Истры, Ново-Иерусалимского монастыря… Я поехал через Волоколамск. Возле Лудиной горы в избе помещался КП генерала А. А. Власова.
Он меня изумил прежде всего ростом — метр девяносто, потом манерой разговаривать с бойцами — говорил он образно, порой нарочито грубо и вместе с тем сердечно. У меня было двойное чувство: я любовался и меня в то же время коробило — было что-то актерское в оборотах речи, интонациях, жестах. Вечером, когда Власов начал длинную беседу со мной, я понял истоки его поведения: часа два он говорил о Суворове, и в моей записной книжке среди другого я отметил: «Говорит о Суворове, как о человеке, с которым прожил годы…»
О чем Власов мог говорить с Эренбургом?
Конечно, ему хотелось заинтересовать влиятельного журналиста, но вместе с тем ему нужно было показать себя генералом, и он слегка поддразнивал уважаемого Илью Григорьевича.
Как и всякий русский, воспитанный в православии человек, Андрей Андреевич Власов не был антисемитом. Даже оказавшись в Германии, он не затрагивал там еврейскую тему. И вместе с тем настороженность и насмешливость по отношению к евреям присутствовала во Власове всегда.
В похожем на донос рапорте бывший адъютант Власова майор Кузин «осветил» и эту черту характера своего начальника.
«За время моего наблюдения за Власовым в Двадцатой армии я убедился, что он не мог терпеть евреев. Он употреблял выражение «евреи атаковали военторг» и т. д., и он форменным образом разогнал работников военторга, по национальности евреев. Власов говорил, что воевать будет кто-либо, а евреи будут писать статьи в газеты и
