В гимназии маменька пыталась обучить меня на аккордеоне играть. Но когда я пятый аккордеон сторожу за полцены загнал, бросила она это дело – у меня ж к торговле способности, а не к музыке. Если охота в машине музон врубить, так у меня для этого дела «Верту» приспособлен – вишь, на рояле желтенький такой лежит? 20 тыщ евров отдал, по отпечатку пальца включается. Обожаю группу «Каторжане» на нем слушать – «Сверкнула финка, прощай, Маринка». А рояль-то я для Монсеррат Кабалье купил. Тетка временами приезжала мне к обеду спеть и поиграть – для создания милой приятности в желудке-с, дабы котлетки там резвились.
Диванчик отреагировал возмущенным звоном, Алиса едва удержала бокал.
– Однако! – взбеленилась она. – Величайшую оперную певицу для удобства пожирания котлеток приглашать – это вы, дражайший, совсем охренели. Деньги, что ли, некуда девать? Пожертвуйте бедным, спасибо скажут.
– Прощенья просим-с, барышня, – прожевал форельку Чичмарков. – Но до кризиса бабла было столько, что я туалетную бумагу из него вертел. Однако всех-то в нужник к себе не пригласишь… а в Расее-матушке правило: нельзя тупо делать деньги. Сделал, так трать их с редкой шизофренией, иначе мигом публику разочаруешь. Сейчас с баблом плохо, поэтому какая там Кабальериха… стыдно признаться, к ужину еле на Диму Иблана наскреб.
– Я вроде как слышал, у него продюсер отобрал собственное имя, – заржал Каледин. – Теперь паренек именуется Дима Еблан, и это сказалось на качестве концертов в провинции. Отказы пошли. Даже для визжащих девочек нехарактерно хором скандировать: «Ебланчик, мы любим тебя!» С одной стороны, вроде твоя законная фамилия. А с другой – появляется сосущее душу желание спрыгнуть со сцены и настучать фанатам по роже.
– По-моему, Еблан даже прикольнее, – ослабил купец узел галстука. – В целом обеденное шоу мне дешево обошлось. Притаранили кусман искусственного льда, нанял по нему ездить фигуристика, рядом бедный еврей на скрипочке играет, а Еблаша на коленках орет. Экономичная версия «Европовидения», но после Кабалье кусок встает в горле. Скулит Димушка, не приведи Господь… сразу думаешь, что собачку дома забыл покормить.
Неслышно появившись в комнате, мрачный кореец-официант открыл новую бутылку шампанского, пена зашипела, оседая в хрустальных бокалах.
– Ох, удивил, – махнул рукой Каледин. – Наша эстрада такова, что под нее любой подавится. Как ты аппетит не потерял, Еблана слушать? Я бы лучше группу «Сиськи» позвал или «Вибраторъ» – и там, и там по три девицы, их по размеру буферов в группу подбирают… качество пения вообще неважно.
Алиса вскипела со скоростью электрочайника.
– Ненавижу мужиков, – брезгливо произнесла она. – Бездумные, скучные, неразборчивые животные, далекие от достижений культуры. Я, Каледин, в тебе не сомневалась по части низменных желаний, ты должен обитать в зоопарке – в клетке с гамадрилами. Неужели за обедом предпочтительнее пялиться на голых баб, нежели посвятить время интеллектуальной беседе?
Каледин не счел нужным задуматься даже для вида.
– Пялиться на голых баб? – переспросил он. – Дааааа… это по мне!
– Барышня, в глубине души я такой стиль обедов не поддерживаю, – пролепетал Чичмарков, глядя на звереющую Алису. – Засмотришься на… эээээ… подавишься вареником – и поминай, как звали-с. Слыхали про мануфактурщика Простобудкина? Позвал он на обед «Вибраторъ», сел первое кушать. Только сисясточки зачали второй куплет петь, у одной, пардон-с, бюст вывалился… Купчине борщ не в то горло пошел – так, бедняга, за столом Богу душу и отдал. А беседа… о чем с ними беседовать, извиняйте? Я про силикон ничего не знаю. Да и петь не надо. Пущай магнитофон включают, а сами показывают, какое у их в грудях богатство.
Побагровев наподобие свеклы, Алиса начала искать сумочку.
– Она у меня вообще нервная, – пояснил Каледин обалдевшему Чичмаркову. – Иностранка, а они подвержены эмоциям. Там, где русский человек махнет рукой да водки выпьет, немец два часа будет психовать. Был я в Берлине как-то раз – ну просто дикари. Улицу на зеленый свет переходят, взяток полиции не дают. Менталитет допотопный, с трудом неделю там выдержал.
Чичмарков согласно покачал мексиканской бородкой.
– У нас без взяток рассудка лишиться можно, – подтвердил он. – Я каждый день не устаю Господа свечками одаривать – сподобил ить в Расее-матушке родиться. Представляю гребаную Неметчину. Там, чтобы права получить, я бы три месяца горбатился – с инструктором езди, кучу бумажек сдай, в очередях настоишься… А у нас чего? Сунул приставу в околотке бумажечку в 500 евро – права в кармане, и лети на своем «Хаммере» вдаль, аки голубь.
Алиса выдала фразу на немецком: содержание Чичмарков не понял, а Каледин лишь улыбнулся. Схватив сумочку, она шагнула к выходу, но…
– Аааааооооооааааааааа!
В приемной офиса режуще полоснуло криком: последовал тяжелый звук падения – было слышно, как раскатились бутылки. Через щель внизу двери, увеличиваясь в размерах, растеклась маслянистая темно-красная лужа.
– Итить его мать, кореец, – плюнул купец. – Опять винище разлил.
Дверь распахнулась. Алиса сначала замерла, а затем подалась назад – в ледяном, жутком ужасе. Метнувшись обратно, она спряталась за спиной Каледина. Тот с усмешкой поднял глаза от бокала – и оцепенел.
На пороге кабинета стоял мертвый профессор Мельников. С рукавов парадного костюма стекала дождевая вода, а в белой руке был зажат ненужный зонтик, похоже, мертвец не знал, как его применить. Рот приоткрылся – из вялых губ струился ром, слабо окрашенный сукровицей.
– Как… вы… тут… ока… за… лись? – по слогам прошептал Каледин.
Он уронил бокал. Осколки разлетелись на хрустальном полу. Федор осознал, что задал глупейший вопрос в своей жизни. В нормальном обществе с трупами не принято беседовать. Они не говорят. И уж тем более не ходят.
Мельников перевел на него тусклые, налитые ромом глаза.
Глава вторая
«Рассвет мертвецов»
(Черезъ секунду, в томъ же месте)
…Труп в идеальном костюме смотрел как бы сквозь Каледина.
– Взял такси, – бесцветно сказал он. – Они ходят сюда… от морга.
Качнувшись, профессор сделал шаг, Алиса вцепилась ногтями в плечо бывшего мужа. Чичмарков, по-каледински уронив бокал, мешком осел на диван – он открывал и закрывал рот, словно золотая рыбка под хрустальным полом. Мельников улыбнулся: губы судорожно скривились только с одной стороны – с другой остались неподвижными. Зрачки, покрытые белой пленкой, остановились… мертвец уставился на перепуганного Чичмаркова.
– Молодой, – отчеканил мертвый профессор. – С бородкой.
Зонт стукнулся, упав на пол. Запустив пальцы в разрез на животе, оставленный вскрытием, Мельников вынул оттуда блестящую полоску металла – скальпель, забытый в морге кем-то из медиков. Пытаясь унять дрожь, Чичмарков дернул из кармана упаковку, с трудом запихал в рот пилюлю. Профессор, раскачиваясь как «ванька-встанька»,
