но Пётр Аркадьевич его не поддержал и объяснил почему — Веригин вслух нелестно отзывался о некоторых членах дворцового ведомства, а потому, считал Столыпин, неэтичные высказывания не делали ему чести.
Из доклада М.И. Трусевича:
“В силу сосредоточения в руках Веригина нескольких должностей, создалось совершенно особое положение его в департаменте, так как если возникало затруднение в одной из них, то он прикрывался обязанностями по другой. Занимаясь постоянно интригами и возбуждением ссор между служащими, опираясь на личные свои близкие отношения к товарищу министра, в коих могли играть роль и услуги по вексельным операциям генерала Курлова, Веригин выставлял себя человеком очень осведомлённым в намерениях высшего начальства и приобрёл исключительное влияние в названном учреждении. Хотя Веригин не заведовал делами охраны и розыска, но ему давались поручения именно из этой области...”
Ах, этот розыск, при котором так бесконтрольно тратятся средства, на него выделяемые!
Преуспел в этом и подопечный Курлова. За один только 1910 год он получил добавочного содержания свыше 4500 рублей и за 9 месяцев 1911 года около 2800 рублей. Все заграничные поездки его снабжались значительными средствами с правом почти бесконтрольного их употребления. Комиссия выявила: при поездке в Германию в 1910 году он не представил к отчёту оправдательные документы на сумму в 54347 рублей, а 1200 рублей были им истрачены без указания назначения расхода.
Расследуя преступления Веригина, Трусевич копал под Курлова.
Веригин был третьим секретарём при Курлове во время поездки государя на торжества.
— К чему был вам третий секретарь? — спросил Трусевич Курлова.
— Для усиления работы, — пояснил тот.
— Странно, — заметил Трусевич, — что чиновник, не занимающийся розыском, ездил в Чернигов для ознакомления там с положением революционного сообщества...
Однако в Киеве Веригин попытался внести свой вклад в разработку операции. Он предложил выдать Богрову свой билет в театр, чтобы тот оказался в первых рядах для успеха дела. Воспротивился Спиридович:
— Ни в коем случае! Вы же понимаете, что неизвестный молодой человек будет выделяться среди седовласых генералов! Такой эпатаж нам не нужен!
Странным оказывалось и другое: под разными предлогами в Киев не были командированы личные охранники Столыпина...
В отношении другого проверяемого — полковника Спиридовича, который был мастером своего дела, также были высказаны нарекания. Понимая, что любимец государя отделается лишь испугом, Трусевич показал, что мнение о его профессионализме, бытующее при дворе, дутое. Был профессионал, да, как говорится, весь вышел.
О положении политического розыска в Крыму и в Киеве Спиридович писал докладную дворцовому коменданту. Серьёзных опасностей в проверяемых местах он не видел. Но комиссия констатировала:
“Относительно Киевского охранного отделения, начальником коего состоял женатый на сестре Спиридовича подполковник Кулябко, Спиридович дал блестящий отзыв, указывая на полную осведомлённость и точный учёт революционных деятелей, находившихся “в мёртвом наблюдении”, ввиду чего за Киев нет оснований тревожиться”.
Итак, чувство родственного долга было для любимца монарха выше заботы о государе и должностных обязанностей.
Комиссия нажимала на проверяемых, те выкручивались. Спиридович и Веригин утверждали, что за сношения с Богровым они не отвечали, так как в их прямые обязанности розыск не входил.
— Но вы принимали непосредственное участие в разработке сведений Богрова и выступали не в качестве добровольных слушателей...
— Да, мы присутствовали при беседах с Богровым, но решали вопросы не мы...
— Если признать ваши ответы правильными, — сделал вывод Трусевич, — то остаётся признать, что товарищ министра, приступая к осуществлению мер охраны, взял с собою адъютанта, двух секретарей, вице-директора департамента полиции и начальника секретной охраны, из которых, однако, ни один не должен был касаться розыска, составлявшего важнейшую отрасль возложенного на него поручения!
Обвиняемые не знали, что возразить.
Подобрались и к подполковнику Кулябко.
Поступив в 1892 году, после окончания училища, в полк, он через три с половиной года перешёл на службу в полицию. Был помощником начальника Киевского охранного отделения, а с 1906 года — его начальником.
Опять же странные факты выявила ревизия. Как только Кулябко вступил в должность начальника, Департамент полиции перестал получать сведения о борьбе с местными революционными организациями. Выяснилось, что Кулябко своих секретных сотрудников принимал не на конспиративных квартирах, как требовали правила, а в помещении охранного отделения. Встречаясь в отделении, сотрудники знали друг друга в лицо, более того — их знали городовые и даже швейцары!
Несоответственное состояние Киевского охранного отделения было выявлено Департаментом полиции ещё в 1908 году, когда приняли решение перевести Кулябко в департамент для письменных занятий, но кто-то свыше этому воспротивился. В 1909 году обозревший отделение генерал-майор Герасимов удостоверил слабую работу Кулябко, обнаружив, что ненадлежащую роль в отделении играет старший филёр Демидюк. Но опять начальнику отделения всё сошло с рук.
Прочитали переписку Кулябко с департаментом. Тон его писем был порой вызывающий. На недочёты он внимания не обращал, а когда с него требовали дополнительные сведения, то жаловался на департамент Веригину, Спиридовичу и самому Курлову.
По всему было видно, что Кулябко любимец генерала Курлова. Не от того ли он так быстро получил звание, не от того ли на него возлагались командиром корпуса ответственные поручения по организации охраны государя во время посещения им Риги в августе 1909 года.
Когда Курлов предложил Кулябко должность начальника Московского отделения, тот отказался из-за климатических условий.
— Вы же знаете, что зима в Киеве мягче, — заметил он, сославшись на советы личного врача.
Он, действительно, любил юг, солнце. Он просил Спиридовича убедить Курлова, чтобы его перевели в Севастополь, и просил Веригина сместить тамошнего Попова.
Но убрать Попова было нелегко — и идея Кулябко повисла в воздухе.
Из доклада М.И. Трусевича:
“По объяснению чинов Киевской полиции, народная охрана в 1911 году была организована крайне неудовлетворительно, ибо Кулябко и Цветкович стремились набрать как можно больше народу и не всегда проверяли личности участников охраны. В прежнее время добровольная охрана комплектовалась из людей солидных, домовладельцев, члены её имели особые значки, стеной стояли при проездах и действительно представляли собою силу, в минувшем же году народная охрана являлась разрозненною толпою, среди которой было много женщин и детей. Некоторые члены этой организации, долженствовавшей по инструкции предупреждать нарушения порядка, сами позволяли себе бросать прошения при проездах вашего императорского величества на улицах”.
С билетами на торжественные мероприятия была полная неразбериха. Это Богров получил билет на блюдечке, а члены Государственного совета Д.И. Пихно и Государственной думы граф А.А. Бобринский и В.В. Шульгин, профессор П.А. Армашевский, жена председателя совета старшин купеческого собрания К.И. Дитятина
