Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
дней поддерживает теснейшее общение с Осиповой и что ее мнение всегда для него очень авторитетно – редко с кем так считается, как с ней – то и ее мнение о стихах Лермонтова не могло очень сильно на него не повлиять.)
Свидетельств об отношении Языкова к Лермонтову осталось мало, но все, что осталось, дышит такой благожелательностью, что просто диву даешься. Языков никогда не позволяет себе высказаться в отношении Лермонтова хоть как-то резко или обидно, ни одной злой реплики – и это при том, что он «прикладывал» всех, даже Пушкина; и при том, что после смерти Пушкина многие из окружения Языкова стараются ему внушить, что, вот, наконец-то, после смерти Пушкина он наконец-то будет оценен публикой, у которой с глаз спадет пелена, по праву обретет место первого русского поэта – и вдруг люди, мнение которых он ценит больше всего, включая Жуковского и Хомякова, говорят ему такое по сути: извини, подвинься, ты опять не первый, тут некий гениальный юнец нарисовался… Единственно, он отозвался о «Герое нашего времени», что тот слишком «слащав», проза Бестужева-Марлинского лучше, и лучше бы Лермонтов не тратил время на прозу, а занимался тем, что ему от бога дано – поэзией. Но и здесь не резкость, не язвительность, а прежде всего доброе пожелание: пусть, мол, Лермонтов не валяет дурака и как можно больше обогащает русскую поэзию.
Что-то очень родное Языков в Лермонтове чувствует.
4
А ему все хуже и хуже… При этом, как многие тяжело больные, проявляет невероятное упрямство: никуда не сдвинусь из имения, дома и стены помогают. В мае 1838 года его удается с трудом перевезти в Москву. Многие консультации со многими врачами, общее заключение: сухотка спинного мозга, следствие третичного уже нейросифилиса, помочь может только Европа, ее целебные минеральные курорты и несколько, вполне определенных, ее врачей.
Вернейший и преданнейший – благороднейший всегда и во всем – Петр Киреевский бросает все свои дела и чуть не силком везет Языкова сначала в Мариенбад, потом в Ганау, к знаменитому врачу Иоганну Генриху Коппу, специалисту по всем разладам в нервной системе, у которого кто только из русских знаменитостей не лечился, и Жуковский у него побывал, и Вяземские возили к нему свою дочь…
Больше года Петр Киреевский неотлучно остается с Языковым, ничем, кроме заботы о друге, не занимаясь. Потом его сменяет другой Петр – брат поэта.
И вот – в Ганау к Языкову специально приезжает Гоголь, чтобы наконец лично познакомиться с поэтом, которого он так обожает и который дорог ему еще и общей памятью о Пушкине – и тем, что Пушкин его безмерно ценил.
Глава шестая
Два Николая
1
…Когда Пушкин читал братьям Языковым отрывки из начатой комедии Гоголя, то, конечно, не сомневался, что братья полюбят нарождающийся огромный талант так же горячо и искренне, как он сам; а вот вряд ли даже Пушкин, при всей его огромной прозорливости, мог предположить, что после его смерти Гоголь и Языков станут не только ближайшими друг другу людьми, но что младший по возрасту Гоголь очень часто будет играть в этом союзе роль старшего – почти «старца», наставника, а славный на всю Россию, для многих безусловный авторитет, да и смертельной болезнью умудренный, Языков будет охотно выступать в роли внемлющего отрока; правда – воспользуемся образом из стихотворения Языкова «Землетрясение» – того отрока, который был восхищен на небо, чтобы принести оттуда Трехсвятое и спасти свою страну:
…Тогда невидимая сила
С небес на землю снизошла
И быстро отрока схватила
И выше облак унесла.
И внял он горнему глаголу
Небесных ликов: свят, свят, свят!
И песню ту принес он долу,
Священным трепетом объят.
И церковь те слова святые
В свою молитву приняла,
И той молитвой Византия
Себя от гибели спасла.
Так ты, поэт, в годину страха
И колебания земли
Носись душой превыше праха
И ликам ангельским внемли,
И приноси дрожащим людям
Молитвы с горней вышины,
Да в сердце примем их и будем
Мы нашей верой спасены.
Неспособный ходить, Языков благодаря Гоголю учился летать. Но и Гоголь многому у него поучился…
Николай Языков – брату Петру и его жене, 28 июня 1835, года из Языкова:
«…Очень рад, что вам понравились повести Гоголя – это прелесть! Дай бог ему здоровья, он один будет значительнее всей современной французской литературы – не выключая и Бальзака! Я не люблю Бальзака…»
Александр Языков – Комовскому, 30 мая 1835 года, из Языкова:
«… “Миргород” мы прочли с удовольствием; ”Старосветские помещики” – прелесть; “Бульба” – тоже славная штука. Любите ли Вы Гоголя и как Вы его обсуживаете?»
К.К. Павловой
Забыли вы меня! Я сам же виноват:
Где я теперь, зачем меня взяла чужбина?
Где я перебывал? Вот он Мариенбад,
Ганау, старый Диц, его тенистый сад;
Вот рейнских берегов красивая картина,
Крейцнах и черные сараи и гофрат,
Полковник, колесо, Амалия и Пина!
Вот край подоблачный! Громады гор и скал,
Чудесные мосты, роскошные дороги,
Гастуна славная, куда я так желал…
Вот Зальцбург, и Тироль, и Альпов выси строги,
Их вечный лед и с них лиющийся кристалл,
Кричат орлы и скачут козероги,
И ветер осени качает темный лес!
Вот и Ломбардия! Веселые долины,
Румяный виноград, каштаны и раины,
Лазурь и пурпуры полуденных небес!
Великолепные палаты и столбницы
Над ясным зеркалом потоков и озер!
Часовни странные, пугающие взор,
Канюки, и калек и нищих вереницы,
Ватага южных ведьм, красавицы-девицы…
Вдали концы швейцарских гор!
Вот Комо! Берега с прозрачными домами!
Вот площадь и фигляр, махающий руками!
И пристань, озеро, и в чистоте зыбей
Колеблются цвета
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
