— Тишь, поверь. Тебе не надо убивать Сайнора. Откажись от плана.
— Откажись, пха? — горько бросила она. — С чего бы это? Что изменилось?
— Я здесь, вот что изменилось. Ты один из самых близких мне людей, хотя я и не разделяю твои методы. Тебе не с кем было обсудить свой план — ты варилась в нём и в своём одиночестве, и, конечно, ни дети, ни Гординиус ни в чем тебе не возражали, боялись… Но я — равный тебе. Я люблю тебя. Я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. И поэтому прошу, Тишь: не убивай короля. Пожалуйста. Откажись, пока не стало слишком поздно.
— …Ты действительно думаешь, так лучше?
— Да.
Ходящая открыла глаз. Резко, как филин. Посмотрела на Полынь. Он медленно кивнул, будто еще раз убеждая её принять его просьбу.
— Что, просто взять и передумать? — неуверенно хмыкнула Тишь. — А разве так можно?
— Конечно, можно.
— Меня перестанут уважать, если я так сделаю, — фыркнула Ходящая.
Очень задумчиво фыркнула и потуже обняла колени.
— Кто перестанет? Я? — Ловчий грустно улыбнулся, как больному ребёнку.
— Например, — согласилась женщина. — Ты, помнится, никогда не отказывался от плана. Даже такого долгого, как двухгодичное Генеральство ради моей свободы. Спасибо, кстати. Не было случая сказать раньше.
— Пожалуйста, Тишь.
Полынь снова покосился на часы. Тишь проследила за его взглядом. Потом они посмотрели друг на друга, внимательно, грустно, как два человека, выброшенных, будто щепки, на далекий и пустынный берег.
Тишь вдруг улыбнулась. Так горько, что даже у меня сжалось сердце.
Полынь поколебался. Вздохнул:
— Если я откажусь от своего сегодняшнего плана, ты откажешься от своего?
— Да, — после паузы сказала Ходящая. — Обещаю.
Полынь кивнул. Потом поднял с пола опрокинутый кубок Тишь, достал из безразмерного рукава золотой мантии узкую длинную колбу с прозрачной жидкостью, нацедил её в серебро и сначала глотнул сам, а потом протянул Ходящей:
— Выпей.
Тишь медленно перевела взгляд с колбы на серьёзного, тихого Полынь.
Что-то неуловимо тёмное промелькнуло на лице Ходящей, какая-то кружевная тень, будто брошенная паутина ночи.
— Противоядие, пха? — протянула она. — Отравил меня в начале беседы?
— Да. На случай, если ты действительно стала таким безумным чудовищем, как говорят, — Полынь грустно улыбнулся. — Мне жаль, что Сайнор принёс тебе столько боли. Любовь странная штука. Риск провала так велик, что лучше не выносить её наружу. И ничего не ждать. Наверное, — он призадумался. — Но я рад, что, кроме этой новой боли, ты осталась прежней.
Тишь рассеянно покивала в ответ на его улыбку. Выпила эликсир.
Потом отставила кубок на ручку кресла. Сплела пальцы рук в замок, и, положив на них подбородок, исподлобья уставилась на Полынь.
Мне показалось, воздух в подземелье стремительно загустел… Зёленые фонари с осомой затрещали, несколько — лопнули. На фоне молчания скрип и сип мумий, тиканье часов, стоны пленных стали казаться рапсодией смерти.
Тишь нехорошо изогнула бровь.
«О-оу,» — подумала я.
— А вот ты, я смотрю, сильно изменился за эти три года, пха? — сказала Ходящая до странности мелодично, чуть издевательски, тонко и с проскальзывающей за словами улыбкой.
Полынь мгновенно подобрался. Лицо его окаменело.
— Совсем очеловечился, — продолжила Тишь. — О любви рассуждаешь. Врагов травишь. А потом не травишь. Болтаешь с ними. По-дружески. М?
— Тишь? — нахмурился Полынь, делая скользящий шаг назад, к теневому посоху.
Она хрипло рассмеялась, закинув голову.
— Ну не прелесть ли! — сказала она. — Ты просишь меня простить предательство. И твой финальный, главный аргумент — это то, что ты сам передумал меня предавать. На полпути. Только вот беда. «Полпути» не считается.
Она начала медленно взлетать над креслом.
— Ты лжец. И слабак, — Тишь широко улыбалась, — Я разочарована в тебе, Полынь из Дома Внемлющих! РАЗОЧАРОВАНА! Как?! Что это сейчас было вообще, племянник? В начале ты держался неплохо, но потом?! Я воспитывала тебя, учила не для того, чтобы однажды, перед лицом врага, ты сдал свой план во имя светлых чувств! Глупец! Идиот! Мне стыдно! КЕМ ТЫ СТАЛ?! Естественно, что ты никому не нужен, раз ты такой хилый, блеклый дурак! Убожество! Предатель! Мне даже не жалко будет тебя убить!
«Ну приплыли», — подумала я, вставая во весь рост в своей арке, — «Она сейчас размажет его в куски».
И действительно: едва договорив, не дав Полыни и рта открыть, Тишь играючи выпустила в него целую серию боевых заклятий.
Она плела формулы с той ловкостью, что даётся лишь опытом вкупе с природным талантом. Тишь выламывала запястья, выкручивала пальцы и странно вывихивала ладони — не прерываясь ни на мгновение, резким, страшным, безумным танцем, сопровождаемым гортанной песнью на стародольном языке. Языке, звучащем так правильно в подземелье мёртвого города…
Рой метательных ножей, похожих на серебристых рыбок, слетел по направлению к Ловчему. Полынь Поблек и Скользнул; ножи, потерявшие жертву, растерянно воткнулись в стену и обрушились звенящими осколками колдовства.
Вторым заклятьем стала Огненная Кара Брайга — залп лилового пламени, чем-то похожий на военный таран. Полынь снова Скользнул. Несколько мертвецов, оказавшихся на пути проклятья, бесшумно сгорели и осыпались пеплом, что завис в дымном воздухе пещеры, как серые хлопья снега.
От россыпи взрывающихся камней Ди`Жанна Полынь отбился посохом — хитро и быстро крутанув его в руках, будто веер. От Тяжелой Поступи Снарка — хлипким, но кое-как выстроенным классическим щитом.
Было видно: в пустыне магия Ловчего — это дно. И держится он лишь на упрямстве. Как, впрочем, всегда. Ведь держаться на упрямстве — наше всё, наше фирменное, знак качества. Вывозит даже там, где пасуют умелые.
Хотя стоп.
Я вгляделась в бой: нет! Ничего подобного, я неправа!
Полынь все еще жив не потому, что он шустрый упёртый воробышек, а потому, что Тишь мажет. Намеренно мажет, не попадая в племянника. Хотя очевидно, что с её уровнем подготовки поджарить одного отдельно взятого Ловчего — дело двух секунд.
Почему она медлит? Чего она остерегается — едва ли мук совести, верно?
…О боги! Ну конечно!
Я аж подпрыгнула.
Она же явный параноик — эта Тишь. И она не могла не запомнить слова Полыни про то, что Рэндом не прощает убийств. И сейчас в госпоже Ходящей борется желание пристукнуть предателя и… лёгкая тревожность. Вдруг джокер, обещавший вернуться, примчится сюда сразу, едва она кого-нибудь убьет? До сей поры Тишь действовала только чужими руками. И если после убийства короля пропасть «не жалко» (опаснейшие люди — те, у кого весь мир меркнет перед одним главным желанием), то сейчас потенциальное появление бога и, тем самым, срыв операции заставляют её колебаться.
