Я узнал субъекта, который встретил Граймса на пристани. Его освещенное уличным фонарем лицо показалось мне неестественно бледным.
Но в ту же минуту я забыл о нем, потому что из другой двери показался Джон Граймс. Он был в рубашке, пиджак перекинут через плечо, кепка надвинута на глаза, а лицо, как всегда, бесстрастное.
Я заступил ему путь и схватил за плечо. Его мускулы под моими железными пальцами были что стальные тросы.
— Грязная подлая крыса! — рявкнул я. — Что ты скажешь перед тем, как я разорву тебя на куски?
Он, не моргнув глазом, высвободил плечо.
— Костиган, ты слишком разгорячен, — промолвил он. — И не способен сейчас рассуждать здраво. Давай завтра поговорим. Согласен, тебе это кажется странным, но я постараюсь объяснить…
— Ни к чему так утруждаться! — разъярился я. — Не знаю, на черта ты это затеял и замешан ли тут Скользкий Стин. Но лопни мои глаза, если тебе это сойдет с рук! Ты устроил мне подлянку, снулая рыбина, потому что невзлюбил мои манеры. А меня тошнит от твоих, и сегодня мы разберемся раз и навсегда!
Он что-то пробормотал, затем поджал губы и повел плечами.
— Здесь? — спросил он.
— Нет. Тут кругом слишком много фараонов и прохожих. Я знаю местечко на пляже, где нам никто не помешает. Будем драться без правил и до тех пор, пока один из нас не похолодеет.
— А как насчет пса? — спросил он.
— Он тебя не тронет, если я не прикажу, — проворчал я. — Идем!
У воды, где пляж заливала серебром луна и где нас окружали черные тени пальм, мы сняли рубахи. Я бросил свою на песок и приказал Майку сесть на нее. Он понял, что ему ни при каких обстоятельствах нельзя нападать на Граймса. Похоже, бульдогу это не понравилось. Похоже, ему вообще не нравилось, что мы собираемся драться. Он полюбил Граймса, хотя было бы за что.
Мы сошлись в лунном свете, для меня он был подернут красноватой пеленой ярости. Пульс молотом стучал в висках, железные мускулы напряглись, а отмеченное боевыми шрамами лицо исказилось гневом.
Одним своим обликом я мог бы устрашить любого противника, но Граймс не дрогнул. В лунном свете его лицо оставалось бесстрастным и хмурым, из боя с Рейнольдсом он вышел без единой отметины. Кстати, позже я узнал, что он не пропустил ни одного удара. Под кожей у него при малейшем движении натягивались сверхпрочные мускулы. Лишней плоти не было ни унции, и вообще, Граймс выглядел хищным, как лесной волк. Все в этом парне говорило о силе, закалке и стойкости.
— Ты решил стать вожаком кубрика на «Морячке», — процедил я. — Но для этого мало взгреть мясистых скандинавов. Для этого надо взгреть меня.
С этими словами я кинул левую ему в подбородок и, не успел он «нырнуть», добавил короткий справа в челюсть. Он рухнул на песок, и я отступил, злобно глядя на него и тяжело дыша от ярости.
— Поднимайся! — Но он вскочил на ноги, не успел я договорить.
В глазах у него появился ледяной блеск, скула, рассеченная моими железными костяшками, кровоточила. Но он нисколько не «плыл», и это меня поразило, ведь мой правый способен уложить лошадь. Скажу, не совру: такими ударами я раскалывал челюсти.
— Ты чертовски проворен, — холодно заметил он. — Врасплох меня застал. Готов повторить?
— Еще как! — взревел я и коротко ударил его левой в живот, затем ею же — снизу по челюсти.
Он пошатнулся… и взорвался ураганом мелькающих кулаков.
Мы топтались на залитой лунным светом поляне, осыпая друг друга ударами, пока свет не потускнел, трава не оросилась кровью, а пальмы и океан не заходили ходуном. Кругом не было ни души, кроме утробно рычащего на моей рубахе Майка.
Граймс не был боксером, и я не пытался драться с ним по правилам. Моя гордость — шквал стремительных ударов, и я всегда готов доказать, что выдержу любой натиск. Граймс налетел на меня тайфуном, работая руками, точно поршнями, но я встретил его нога к ноге и грудь к груди.
Впервые в жизни я столкнулся с бойцом под стать себе. Я выкладывался от души, и почти каждый мой удар попадал в цель. Кулаки, способные изувечить среднего боксера, без видимых последствий отскакивали от головы и корпуса Граймса. Его ребра были прочней стальных обручей, голова — что твой чугунный слиток, а мускулы, наверное, не поддались бы и ножу. Стоило ли удивляться, что до сих пор никто не осилил этого парня в драке без правил?
Точно кувалдами по корпусу корабля, лупили мы кулаками друг по дружке. Граймс кренился, как судно в шторм, но выпрямлялся и пуще прежнего охаживал меня кулаками-булыжниками. Бац! бац! бац! Без передышки.
Не знаю, сколь долго мы бились, но знаю, что оба были залиты кровью, а его костлявые кулаки запечатали мне один глаз, сплющили неоднократно сломанный нос и порвали шкуру в десятке мест на лице и теле. Знаю, что и я избил его почти до неузнаваемости, он дышал с надрывным свистом, а за лохмотьями губ поблескивали расшатанные зубы. Не помню, сколько раз я падал и сколько раз валился с копыт Граймс. Мы ни разу не вошли в клинч, наш бой не делился на раунды, и никто не предлагал нам бросить на ринг полотенце.
Но в моих плюхах было больше силы, хоть и он бил не слабо. Наконец, через века этой безжалостной пытки, я почувствовал, что он сдает. Мои беспощадные кувалды несколько раз воткнулись Граймсу в живот, и его голова откинулась назад на слабеющей шее. Но с ним еще не было покончено. Он никому не давал пощады и ни у кого ее не просил. Поэтому я был вынужден молотить его упорно и жестоко. Я перешел на короткие резкие удары и неумолимо гнул его к земле, пока он не растянулся в луже крови.
Мне тут же захотелось последовать его примеру. Я был еле жив и почти ничего не видел. Пальмы кружились вокруг меня в безумной пляске, а земля качалась под ногами.
— Отдохни, вонючий скунс, — выдавил я, задыхаясь и сплевывая кровь и выбитые зубы. — Ты самый лучший боец по ту сторону ринга, но все равно ты — подлая крыса.
Окликнув Майка, я поплелся в сторону гавани. Рубаху я нес в руке — меня так мутило, что надеть ее я даже не пытался. Я брел, как нализавшийся до зеленых чертиков старик. Майк скулил и оглядывался на поляну, и даже разок вцепился мне в штанину и потянул назад.
— Оставь его, Майк, — пробормотал я. — Он недостоин заботы приличного пса.
Вскоре прямо по курсу замаячил белый силуэт, кто-то окликнул меня по имени. Я остановился, чтобы стряхнуть кровь с глаз, и увидел Макпартленда, антрепренера «Олимпика».
— Эй, Стив, — сказал он. — Я повсюду тебя ищу. Один местный видел, как ты шел сюда с каким-то парнем. Он тебя узнал по бульдогу. Боже мой, приятель, что стряслось?
— Да просто я тут топтал одного скунса, — проворчал я. — Знаю, в твоих глазах я теперь дешевка, потому что не пришел на поединок, но…
— Между прочим, Костиган, — перебил он, откусывая кончик сигары, — ты очень мудро сделал, что не пришел. Я это понял, когда Рейнольдс вырубился в раздевалке. Доктор говорит, его опоили, причем такой дозой можно уложить слона. Мне показалось, что Рейнольдс не в себе, еще до того, как он поднялся на ринг.
