Правительственная лаборатория.
Лагерь заключённых.
И ещё множество безумных вариантов, о которых когда-то начиталась в книгах.
А их я прочитала немало.
Единственное, что теперь я у меня имеется: примерное знание, какое сейчас время суток. На ночь свет тускнеет, на завтрак всегда белки, обед – суп, на ужин получаю порцию мясного. И по моим подсчётам, после разговора с Виктором, прошло два дня. Он снова не приходит, и я не знаю, связано это с его занятостью, или же он попросту не хочет меня больше видеть. Я склоняюсь ко второму варианту.
Что-то произошло. То, что я никакими словами не смогу описать. Также, как и не смогу придумать название его существу. Он больше не человек, это очевидно, но он и не один из подобных мне. Тогда кто – он? Чудовище, которое требуется уничтожить. О чём я обязательно подумаю, если смогу выбраться отсюда.
Хотя бы из камеры.
Поэтому я стала безоговорочно послушной. Съедаю всю принесённую мне пищу и позволяю Александру осматривать себя, пусть даже и знаю, для чего он надо мной так хлопочет. Однако Виктор сдержал своё обещание – еда действительно стала нормальной, без прежнего привкуса горечи и преследующей слабости после её приёма. И я позволяю ему полагать, что тоже держу свои обещания. Сама же вместо этого коплю силы и продолжаю придумывать, как уговорить Виктора или Александра устроить мне экскурсию.
Продолжаю и продолжаю несколько дней, лёжа бездействуя и глядя в потолок, пока в один момент красный цвет на электронном замке сменяется на зелёным, и я едва ли не давлюсь своим сердцем.
Даниил.
Несколько секунд я не понимаю, что это значит. Во мне даже успевает зародиться надежда на спасение, как во одно мгновение она разрушается, когда он наклоняется и ставит возле кровати тряпичные кеды.
Я проглатываю обратно своё сердце. В ту бездну, что накапливает боль.
Он выпрямляется, но смотреть в упор на меня отказывается.
– Надевай, – говорит он.
Мне требуется время, чтобы отыскать свой потерянный голос.
– За что? – просто спрашиваю я.
Но он меня понимает. Даниил поворачивает голову в сторону противоположной стены и два раза шумно сглатывает, прежде чем ответить.
– Мне не позволено с тобой говорить.
Виктор. Он сделал это специально. Я должна была увидеть своими глазами, что есть те, кто выбрал его. А затем я осознаю ещё одну вещь, и моё горло сжимается.
– Алек, – с трудом шепчу я. – Ты видишь его?
Столько жалости к самой себе и ни одной мысли про Алека. Если он знает, кто предатель, то какого ему сейчас? Если он конечно не думает о другом. О том, что его наверняка медленно истязает. Он не простит себе этих ошибок, хотя во всем виновата только я. Даже в том, что пропала. Я не была осторожна и ничего не рассказала ему, когда начала догадываться про Орден. Но я до сих пор считаю, что ему не нужно было знать. Чем бы в итоге это всё ни закончилось.
Даниил наконец-то смотрит на меня. В мои застланные слезами глаза. И на мгновение на его лице проскакивает раскаяние.
Он качает головой.
– Они уже должны были обо мне догадаться.
Облегчение. Неуместное и не совсем правильное. Но я всё равно ощущаю его от того, что такой вариант лучше.
Я смаргиваю слёзы и пытаюсь унять что-то извивающееся в желудке. Держу себя в руках, как бы ни было сложно. Я буквально обязана быть хорошей. Однако обувь всё равно не надеваю, просто гляжу на её расплывающийся образ.
– Нам нельзя задерживаться, – в голос Даниила пробирается едва заметное волнение.
Виктор держит и над ним власть?
Поднимаю на него взгляд и прищуриваюсь, пытаясь прочитать эмоции на его лице.
– Надену, – размеренно говорю я, словно у моего голоса вообще отсутствует интонация, когда вижу, насколько для него это важно. – Но только если ответишь, за что ты так поступил с нами.
Глаза Даниила расширяются, его зрачки пульсируют беспокойством. Есть что-то важного в том, что он не хочет говорить.
– Это просто моя работа, – в итоге произносит он. – Ничего личного.
Он лжёт. И мне становится интересно, неужели у Виктора есть власть абсолютно над всеми?
– Я тебе не верю, – прямо выкладываю я. – Он нашёл и твоё слабое место.
Даниил резко вскидывает голову, сверлит меня каким-то одичавшим взглядом. Я задела его за живое.
– Твоё право, – сквозь стиснутую челюсть цедит он, чтобы не подавать вида на вспыльчивость. – Я ответил тебе, так что обувайся, или я сообщу Виктору, что ты отказалась выполнить его просьбу.
– Никто не сомневается, – также резко бросаю я. – Тебе не привыкать доносить.
Даниил сжимает губы так, что на выражении его лица появляется некая боль, и я вижу в этом отчаяние. Возможно, я его понимаю, но всё равно ненавижу.
Однако я тоже не вольна ослушаться Виктора, надо мной у него безграничная власть, потому, получив для себя хоть какой-то ответ, надеваю обувь и встаю.
Меня наконец выведут из камеры.
Но прямо перед выходом Даниил меня останавливает и протягивает мне бутылёк с тёмно-красной жидкостью.
– Выпей.
Мне не нравится её цвет, однозначно вызывающий сомнения.
– Что это?
– То, что откроет эту дверь для тебя. Без этого ты не выйдешь.
Даниил ждёт ещё несколько секунд, пока я хмуро разглядываю бутылёк, пытаясь понять, зачем мне вообще нужно это принимать.
– Пей, – настаивает он, когда его терпение заканчивается. – Обещаю, что особого вреда это тебе не причинит.
Особого, замечательно.
Значит, вред всё же причинит. И я начинаю догадываться какой. Вот, почему оно равно цене выхода. В бутыльке находится тоже, что и раньше находилось в моей еде. Если я буду ослаблена, ничем никому не смогу навредить. А также сбежать.
Дважды замечательно.
Но другого выхода у меня нет, нужно хотя бы выяснить, что это за место. Набрав полную грудь воздуха, выхватываю из его руки бутылёк и, зажмурившись, разом выпиваю горькую жидкость.
Я не наблюдаю на лице Даниила радости, напротив, больше печали, когда передаю обратно пустой флакон в его руку, но теперь он кивает и открывает дверь.
Попытка номер два – меня действительно выводят из камеры.
Света в коридоре больше, словно его подсвечивают сотни флуоресцентных лам, из-за чего образуется ощущение, что глаза выжигают горелкой. Но я всё равно держу их открытыми, чтобы не упустить ни одной детали. Хотя, по сути, запоминать особо и ничего. Три двери справа, одна из которых принадлежит моей камере, и три двери слева. Да и сам коридор длинною едва ли метров двенадцать. А прямо по курсу выход…
