Президент решил возобновить ранее запрещенные им единичные полеты над советской территорией пилотируемых самолетов «У-2». Высшее военное командование заверило его, что даже если самолет будет сбит авиацией или ракетами, никакой опасности попадания улик в руки советских властей нет: под сиденьем летчика заложен мощный заряд взрывчатки, который в случае необходимости превратит машину со всем ее содержимым в пыль и прах. При этом, правда, оно не сообщило Эйзенхауэру, что у пилота «У-2» есть парашют, по сути, обманув своего президента.
И всё же в начале 1960 года, когда стало ясно, что встреча на высшем уровне в Париже приобретает благоприятную перспективу, президент вновь запретил полеты, правда, не исключая возможности еще одного-двух по его особому разрешению.
Эйзенхауэр относился к разведывательным полетам с крайней осторожностью. О них знал ограниченный круг лиц, непосредственно занимавшихся этой работой. До сведения политиков программа «У-2» не доводилась. Достаточно сказать, что в Белом доме о возобновлении и прекращении полетов знали, помимо самого президента, только помощник по национальной безопасности и одновременно офицер связи с Военным министерством полковник Эндрю Гудпейстер и его заместитель Джон Эйзенхауэр (он работал в штате отца с 1957 года, причем основной его задачей было ознакомление президента с текущими данными разведки). Поэтому сообщение «Нью-Йорк таймс», что американцам известно о строительстве советской ракетной базы в горах Средней Азии, стало для Дуайта неприятной неожиданностью. В мемуарах Д. Кистяковского читаем: «Президент был крайне зол и долго говорил о том, что у некоторых людей отсутствует лояльность по отношению к собственной стране».
Зато у других людей лояльность, казалось, переливалась через край. В ответ на заявления президента о готовности прекратить ядерные испытания были устроены слушания в Конгрессе, на которых именитый ученый Э. Теллер убеждал законодателей, что имеющиеся системы контроля не вполне надежны, а русские в любом случае найдут способы обмануть доверчивых западных политиков и военных и продолжат совершенствование ядерного оружия. Он использовал почти неотразимый аргумент — что испытания необходимы для подготовки использования ядерной энергии в мирных целях. Теллер выдвигал самые экстравагантные проекты — аккумуляции тепла в подземных пещерах с помощью ядерного взрыва, создания крупной гавани в северной части Аляски, пробивания огромных тоннелей через горные массивы и т. п. При рассмотрении оказывалось, что все эти проекты либо нереализуемы, либо крайне невыгодны экономически. Но к его мнению прислушивались конгрессмены, военные и, что особенно беспокоило Эйзенхауэра, руководство ЦРУ.
Заявляя, что на карте СССР для разведки остается немало белых пятен, ЦРУ требовало увеличения числа разведывательных полетов. На совещании у президента 2 февраля 1960 года А. Даллес с помощниками буквально вступили с ним в бой. Эйзенхауэр настаивал, что данные о советских ракетах, предоставленные Хрущевым во время встречи в Кэмп-Дэвиде, верны, поскольку подтверждаются снимками с самолетов «У-2». Он опасался, что его репутация пострадает, если как раз во время подготовки четырехсторонней встречи на высшем уровне один из самолетов-шпионов потерпит крушение «и его могут представить на обозрение в Москве». И — как в воду глядел.
Разведчики, однако, смогли убедить президента дать разрешение на дополнительный полет. Он был осуществлен 9 апреля пилотом Бобом Эриксоном и завершился благополучно, хотя советские радары засекли самолет и попытались сбить ракетами класса «земля — воздух». Удалось заснять Семипалатинский ядерный полигон, авиабазу стратегических бомбардировщиков возле Сары-Шагана, ракетный полигон Тюратам (будущий космодром Байконур). Снимки показали, что в «подозрительных» районах СССР не осуществляется строительство новых пусковых ракетных установок. Но обследованы были не все такие районы, и ЦРУ запросило разрешения на еще один полет. Эйзенхауэр дал согласие при условии, что он будет проведен в течение ближайших двух недель. Поскольку за это время осуществить полет не удалось из-за облачной погоды, разрешение было продлено до 1 мая. Президент заявил руководителям разведки, что после этой даты (о том, что этот день является в СССР одним из главных государственных праздников, ему не напомнили) не должна осуществляться ни одна операция, так как она будет восприниматься как провокация перед конференцией на высшем уровне.
Погода улучшилась именно 1 мая. В это утро с американской авиабазы в Пешаваре (Пакистан)[20] в воздух поднялся опытный пилот Фрэнсис Гэри Пауэре, совершавший на «У-2» уже 28-й полет. Самолет летел на высоте более 18 километров со скоростью 720–780 километров в час. После вторжения в воздушное пространство СССР к югу от Кировабада летчик вновь сделал снимки полигона Тюратам, а затем направился в сторону Свердловска, чтобы фотографировать завод, выпускавший оружейный плутоний. Удалось снять заводские объекты, после чего за самолетом началась охота. Сбить его истребителями не удалось из-за большой высоты полета. Затем в сторону самолета начали запускать ракеты. В цель попала только одна, но и этого было достаточно: ракета поразила двигатель и хвостовое оперение, после чего самолет начал падать. Пилот, в нарушение приказа предупрежденный, что кресло-катапульта в случае катастрофы должно было взорваться, на высоте пяти километров выпрыгнул с парашютом.
Пауэре приземлился у деревни Косулино и был задержан местными жителями. Вскоре неподалеку были найдены остатки сбитого самолета. У летчика обнаружили инструкцию по выживанию, фотодокументы, острый нож, пистолет с длинным стволом и глушителем, а также несколько золотых часов, пять тысяч рублей и записку: «Я американец и не говорю по-русски. Мне нужны пища, убежище и помощь. Если вы мне поможете, вас наградят за это». Была также найдена иголка в тайном отверстии полой монеты с дозой смертельного яда.
Можно предположить, что эти противоречия — якобы обязательная гибель и парашют, взрывчатка под креслом и извещение пилота о ней, игла со смертельным ядом и записка о помощи за вознаграждение — были связаны с тем, что полеты «У-2» были совместным проектом ЦРУ и Министерства обороны, при этом левая рука не знала, чем занимается правая. И уж явно не всё в порядке было в ведомстве Даллеса, что вскоре проявилось в провале высадки на Кубу отрядов эмигрантов. Пока же, после случившегося с самолетом-шпионом, началась опасная политическая игра, в которой обе стороны явно не проявили политической мудрости, разом разрушив доверие, с трудом сложившееся в результате переговоров Эйзенхауэра с Хрущевым.
Примерно в полдень Гудпейстер доложил Эйзенхауэру о только что полученном сообщении: один из разведывательных самолетов не выходит на связь, возможно, он погиб. Дуайт особенно не встревожился. Человек военный, он привык к тому, что боевые дела (а разведку он воспринимал именно так) сопряжены с опасностью для жизни. Президент распорядился, ничего не предпринимая, ожидать развития событий.
