– Мужчина твоей жизни, а? – повторил Никола с лукавой улыбкой.
– Ты можешь потом начать ехидничать? Пожалуйста?! – взмолилась я, указывая на телефон. Никола послушно снял трубку, а Катрин на диване, тихонько повизгивая, протянула руки к пакету, который я принесла из аптеки. Я дала его ей, и она принялась рыться в нем с жадностью изголодавшегося человека, получившего мешок снеди. Я огляделась – квартира была на диво чистой, не осталось и следа от вчерашнего загула, кроме пустых бутылок, составленных в ряд у окна.
– Как у вас чисто, – сказала я Катрин. Краем глаза я цеплялась за Никола, который ушел с телефоном в кухню.
– Они все убрали вчера, перед тем как лечь, – вздохнула Катрин. – И здесь, и у Эмилио. Сьюзен даже не спала, пошла отсюда прямо в булочную около шести.
– Вот чертовщина… женщины зрелого возраста выносливее нас…
– Я простить себе не могу, что проспала отъезд Эмилио.
– Мы поедем к нему в Соединенные Штаты! – крикнул Ной, в восторге от этой перспективы. Стало быть, Эмилио сумел превратить печальное прощание в радостное обещание новых встреч. Я прижала Ноя к себе и поцеловала.
– Ну вот. – В комнату вернулся Никола. – Я ему дозвонился. – Он улыбался, гордый своей властью надо мной, и сиял от удовольствия, что может меня потомить. – Его рейс в девять вечера.
– О боже мой, спасибо, о господи.
– Ну, зачем уж так пафосно, – улыбнулся мой друг. – Можешь называть меня просто Никола.
Я присела на стул в столовой и наконец-то выдохнула:
– Так значит…
– …и я, – продолжил Никола, – взял на себя смелость предложить ему выпить со мной перед отъездом. Мы встречаемся в баре через час, он говорит, что успеет выпить и собрать чемодан. ТАК ВОТ. – Он говорил тоном профессора, читающего важную лекцию. – ТАК ВОТ, если ты хочешь его увидеть, он будет в баре где-то до половины шестого, а потом дома собирать чемодан, что должно занять…
– …в его случае примерно три минуты. Нико, ты гений! – Я бросилась ему на шею.
– Ай! Ты вся мокрая! – засмеялся он.
– Я… я очень, очень извиняюсь за вчерашнее, – сказала я. – За все последние недели. Вы пытались сказать мне, что…
– Мы знали! – крикнула Катрин со своего ложа скорби. – Мы знали!
Я улыбнулась, радуясь ее словам.
– Я знаю, котик. Я знаю, что вы знали.
– Короче, может, теперь расскажешь нам подробности? – спросил Никола. – Вот это поворот так поворот, на все 180 градусов!
– Озарение, – ответила я. – Я увидела свет.
– Ты увидела свет. Я думаю, нам понадобится больше подробностей.
Я посмотрела на часы. Почти четыре.
– Некогда, – сказала я. – Мне надо поговорить с Флорианом, прежде чем я увижу Максима.
– Ох… ты уверена?
– Да, да… я должна сделать все как полагается. Не могу же я сначала поговорить с Максимом, а потом решить остаться с Флорианом, если тот меня отвергнет. – Я несколько секунд помедлила, не смея задать вопрос, который жег мне губы. До сих пор мне удавалось думать и принимать решения самостоятельно, и я хотела продолжать в том же духе, но это было сильнее меня. – Как вы думаете, он меня отвергнет?
– Он был не в восторге от вашей последней встречи, – признал Никола.
– Он тебе это сказал?
– Угу.
Я стукнулась лбом о стол.
– Но Максим… это Максим, – добавил Никола. – Он гордый, но не обуян гордыней. Если сердце у него еще на том же месте, он не пошлет тебя только ради удовольствия причинить тебе ответную боль.
– Да, но это ЕСЛИ сердце еще… – Я осеклась. Опять начиналось бесплодное «плетение кружев». – Там будет видно. Да! Там будет видно. Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Мне пора.
– Постой! – простонала Катрин. – А разбор полетов?
– Некогда. И потом, думаю, мне пора учиться разбирать полеты самостоятельно.
Никола посмотрел на меня с гордой улыбкой. Я поцеловала его, чмокнула в голову Катрин и взяла сумку.
– Может, оставишь то, что так воняет чесноком у тебя в сумке? – предложил Никола. – Не лучший аккомпанемент для признания в любви.
– Ой, да, спасибо. – Я выложила колбасу на стол. – Домашняя, от мадам португалки. С «Кровавым Цезарем» должно быть обалденно.
– На тебе шлепанцы непарные, – заметил Никола.
– Ничего страшного. Ты пожелаешь мне удачи, любовь моя?
– А что?
– Просто пожелай мне удачи.
– Удачи, дурная голова, – простонала Катрин.
– Удачи, самая большая дурища на свете! – напутствовал меня Ной, целуя.
Никола положил мне руку на плечо:
– Бог в помощь, чемпионка. Бог в помощь.
Я улыбнулась ему и, сбежав по лестнице, вскочила в первое попавшееся такси.
Флориан уже ждал меня в лобби своего офиса. Я позвонила ему из такси и сказала, что мне надо с ним поговорить, что это срочно.
– Что-то серьезное? – спросил он меня.
– Да, серьезное. Я буду через пять минут.
Он смотрел, как я иду к нему, и в его красивых голубых глазах плескалась тревога, сменившаяся недоверием при виде моих непарных шлепанцев и наряда, более подходящего для утра в постели, чем для лобби шикарного офиса архитекторов.
– Что-нибудь случилось? – спросил он, положив мне на локоть теплую ласковую руку. Было еще не поздно отступить, все забыть, наплевать на мое тягостное озарение и утонуть в мягком уюте этой любви, которую я так хорошо знала…
Я спрашивала себя, идя к нему, что же почувствую при виде этого лица, такого любимого, такого знакомого. Дам слабину? Осознаю свою ошибку? Но я была до странного спокойна и почти удивлена, что моя уверенность осталась при мне. Я всматривалась в красивое лицо Флориана, ища хоть след былой любви, но все, что я к нему испытывала, осталось в прошлом. Я так хотела быть слепой, что и вправду ослепла и две недели тешила себя отголосками страсти, которой больше не было. Мне пришло в голову, что я, быть может, разлюбила Флориана еще до того, как наскучила ему, и я ощутила глубокую печаль…
Я грустила о нем, о себе, о нас.
– Женевьева, – спросил Флориан, – что происходит?
– Я пришла сказать, что ухожу, Флориан.
Зачем мне понадобилось цитировать Сержа Гензбура? Я кашлянула, но ничего не добавила: в конце концов, я действительно пришла сказать, что ухожу.
Флориан явно ничего не понимал:
– Что?
– Мне не надо было возвращаться.
– Но… Женевьева, о чем ты говоришь?
– Ты вернулся в мою жизнь, и… я так тебя ждала, мне было так больно, когда ты ушел, что я была уверена – все, чего я хочу, это чтобы ты вернулся, но… я ошиблась. Случившееся изменило меня, я… я изменилась и… я уже не здесь.
