Дрожащие руки главного путчиста перестали нервно обшаривать карманы и безвольно опустились по швам. Он затравленно взглянул на Лукашова, призывая его забыть о разногласиях и подключиться к разговору, который с самого начала пошел не так, как это ему представлялось.
Прежде чем гэкапутчисты ступили в холл, Буров лично поставил длинный журнальный столик посредине ковра, чтобы он разделял Президента и путчистов. Причем сделал это, не столько опасаясь за попытку путчистов арестовать генсек-президента, сколько для создания им психологического дискомфорта. Теперь, вместе с двумя офицерами, он стоял чуть в сторонке, на уровне этой «демаркационной линии», как рефери — на ринге, фиксируя каждое движение путчистов.
— Владимир Андреевич, — миролюбиво присоединился к разговору Кремлевский Лука. — Мы тут советовались и с силовыми министрами, и с секретарями ЦК, — кивнул он в сторону Иващенко. — Поэтому выражу общее мнение, когда скажу: будет правильно, если вы с семьей сядете в самолет, которым прибыли мы с вашим заместителем по партии. Такое возвращение в столицу, именно в таком сопровождении, снимет многие ненужные вопросы и политические шероховатости, возникавшие в последние дни в прессе и в умах некоторых политиков.
— Мы с маршалом и другими товарищами присоединяемся к этому мнению, — поспешил заверить главный кагэбист, дабы избежать какого-либо намека на противостояние между двумя группами. — Но прежде надо бы в спокойной обстановке согласовать взгляды на происходящие события, выработать план действий после возвращения в Кремль. Невзирая ни на что, наши министры, депутаты, руководители союзных республик должны увидеть перед собой команду единомышленников, придерживающихся общих оценок и твердой государственной политики. Только такая монолитность способна спасти страну от полного развала.
Президент непроизвольно метнул взгляд на генерала Бурова, а тот демонстративно взглянул на часы. Они прекрасно поняли друг друга: самолет с группой генерала Ранского уже был в воздухе. Едва «группа федералов», как назвал ее Истомин, появилась во «Внуково-2», как Бурова тут же уведомили об этом шифрограммой. Мало того, вооруженные люди Истомина уже ожидали ее в Крыму на военном аэродроме «Бельбек». И как же Русаков был признателен теперь начальнику охраны за известие о прилете «федералов»!
Он прекрасно понимал, что должен как можно скорее оказаться в Кремле. Но прилет посланников российского Президента позволял определиться и с линией поведения во время переговоров с путчистами, и с выбором борта, на котором ему, как вырвавшемуся из рук заговорщиков «спасителю Отечества», суждено триумфально, мессиански явится своему взбудораженному слухами и действиями гэкачепистов народу.
— Вы что, всерьез решили, что я буду вступать с вами в полемику и согласовывать взгляды; что я соглашусь возвращаться в столицу вместе с вами? — с высокомерной жесткостью молвил генсек-президент. — Через своего помощника и через начальника охраны я уже подавал письменное требование предоставить мне самолет и правительственную связь, однако ни того ни другого так и не получил.
— Так вот сейчас, Владимир Андреевич, вы все это и получаете, — осипшим басом уведомил его маршал Карелин, снисходительно разводя при этом руками, дескать, стоит ли затевать разговор о таких мелочах?
Корягин помнил, что начальник охраны тотчас же, «по начальству», уведомил об этой просьбе руководство гэкачепе, но именно в его, шефа госбезопасности, кабинете обращение это было предано забвению: «Как-то слишком уж странно и не вовремя он возбудился, — прокомментировал тогда Корягин требование Президента в разговоре с маршалом Карелиным. — С чего бы это? В любом случае пусть подождет и хорошенько остынет».
Теперь главный кагэбист страны искренне сожалел, что тотчас же не отправил за Русаковым его самолет. Пусть бы этот слюнтяй, никем не встреченный и, собственно, никому не нужный, прилетел в столицу, чтобы топтаться в его, шефа госбезопасности, приемной да объяснять журналистам, какой такой дипломатической болезнью он болел и в какой пляжной изоляции пребывал.
— Я действительно сегодня же вернусь в столицу, но не по вашей, а по своей собственной воле. И конечно же не на одном самолете с вами. — Лукашов пытался еще что-то сказать, однако Президент не позволил ему сделать этого. — Нам с вами говорить больше не о чем, — объявил он, уже поворачивась, чтобы подняться к себе на второй этаж. — Все, я вас больше не задерживаю.
— Но мы же прилетели сюда не для того, чтобы выяснять отношения, — сдержанно возмутился Кремлевский Лука, — а чтобы вместе думать, что делать дальше. Нужно готовиться к предстоящей сессии Верховного Совета, нужно провести совещание с председателями республиканских парламентов, всерьез заняться новой редакцией союзного договора, на которой еще и конь не валялся.
— По этим же вопросам надо бы посоветоваться на заседании Политбюро и на расширенном пленуме ЦК, — несмело вставил Иващенко. Он все еще держался особняком от общей группы, подчеркивая тем самым, что никакого отношения к гэкачепистам не имеет. И это было правдой. — В знак протеста против введения чрезвычайного положения, — виновато оглянулся на главного кагэбиста страны, — во многих республиках начался массовый выход из рядов партии. Причем не только интеллигенции. Прошу прощения, но это уже факт, который нельзя не признавать.
Какое-то время все томительно ожидали, каковой же будет реакция генсек-президента, но тот лишь многозначительно переглянулся со своим помощником Ведениным и, мстительно бросив на ходу: «Теперь мы уже без вас разберемся — и с сессией совета, и с партийными вопросами», — стал подниматься наверх
— Как вы уже слышали, — неожиданно прорезался голос у доселе молчаливо стоявшего чуть в сторонке, у лестницы, помощника главы державы, — товарищ Президент больше вас не задерживает.
— И хорошо подумайте на досуге над тем, — уже на ходу, не оборачиваясь, завершал встречу с путчистами Русаков, — в какую трясину предательства вы скатились сами и до какого краха пытались довести всю страну.
Шеф госбезопасности готовился к любому сценарию их встречи с генсек-президентом, но только не к тому, последняя сцена которого разыгрывалась сейчас Русаковым под гэкачепистский занавес. Поняв, что ему нагло плюнули в лицо, что все его титулы и заслуги с сегодняшнего дня уже перечеркнуты определением «бывший», старый кагэбист слепо рванулся было вслед за тем, кто, по его убеждению, в действительности довел партию, армию, службу госбезопасности и вообще всю страну до создания гэкачепе. Кто, «дожав» народ и страну до высшей степени социального кипения и конституционных руин, умудрился при этом пересидеть смутное, судное время на курортном берегу, чтобы теперь цинично предавать и комитет спасения Отечества, и людей, которые к нему потянулись.
Шеф госбезопасности действительно прорычал нечто яростное и нечленораздельное, однако, наткнувшись на демаркационную «линию невозврата» и заслон из крепких, на все готовых офицеров разведки, остановился и, склонив голову перед охватившей его ненавистью и собственным бессилием, шаркающей старческой походкой направился к выходу. Вслед за ним, еще не до конца осознавая, что со всеми ими только что произошло, потянулись остальные.
