— Ура! Переломили хребет Абдулке! Наша берет! — кричали на русских судах уже познавшие вкус первой победы матросы.
Вскоре гребные суда, как и в первый раз, окружили брошенный на произвол судьбы корабль капудан-паши. Несколько залпов в упор — и он занялся полыхающим костром. И хотя команда недвижимого исполина защищалась, он был обречен. Турецкий корабль был атакован фрегатом «Святой Николай». Зайдя в корму, тот принялся безнаказанно расстреливать его смертоносными продольными залпами. Видя, что положение безвыходно, турки спустили флаг с кормового флагштока. Остался лишь адмиральский, прибитый к грот-брам-стеньге гвоздями. Капитан «Николая» капитан-лейтенант Данилов, видя, что турки сдаются, велел прекратить пальбу. Спустив шлюпку, он послал мичмана за флагом. И снова вмешался упрямец Зиген!
— Адмиральский флаг не спущен — значит, он еще не сдается! Добить! — приказал он.
Причина столь упорного нежелания принца пленять турецкие корабли объяснялась просто. Нассау-Зиген не без основания опасался, что немалые призовые деньги за захваченные линкоры Адмиралтейств-коллегия присудит не ему, а загнавшему их на мель Джонсу. Уничтожив же корабли, принц получал причитавшиеся наградные, пусть меньшие, но сам. На глазах у возмущенных моряков «Святого Николая» к турецкому линейному кораблю подскочило сразу несколько зигеновских галер, которые тут же принялись расстреливать беспомощный корабль. Видя, что смерть неизбежна, турки вновь подняли боевой флаг и возобновили пушечный и ружейный огонь. Вторично заставить их сдаться было уже невозможно. Остатки команды решили стоять насмерть. Тем временем к кораблю пробились сразу несколько брандерских лодок и, сцепившись с ним, загорелись. Но и из пламени пожара еще раздавались выстрелы последних защитников турецкого флагмана. И лишь когда пожар охватил весь корабль, турки стали бросаться в воду, откуда их уже вылавливали наши матросы. Но все же большая часть команды так и осталась на борту гибнущего корабля, предпочтя смерть сдаче в плен.
Уже в сумерках российская корабельная эскадра и гребная флотилия встали на якоря на дистанции пушечного выстрела от Очакова. Орудия на судах были заряжены, и прислуга наготове. Капитаны помнили клятву капудан-паши выбить наш флот из лимана и были готовы ко всяким неожиданностям. К этому времени оба российских флагмана окончательно разругались. Поль Джонс, со свойственной ему прямотой и непосредственностью, высказался относительно действий командующего гребной флотилией:
— Не пойму, в здравом ли рассудке наш принц! Ведь последнему школяру ясно, что если у тебя был один гусак да сосед подарил тебе еще одного, то у тебя стало два. Увы, принцы арифметики не понимают!
Тем временем спустилась ночь. Было тихо. Высоко в небе блистали звезды. Но лунный серп, словно изогнутый турецкий ятаган, тревожно напоминал чутко вслушивающимся в темноту людям, что где-то неподалеку враг, изрядно потрепанный, но еще до конца не сломленный, а потому готовый на самое отчаянное предприятие.
Но Гассан-паша о нападении уже не помышлял. Старый флотоводец решил, что пришло время самому выбираться из лимана под прикрытие главных сил флота. Вчерашнее поражение внесло уныние и растерянность в ряды его команд. Эски-Гассан понимал, что для поднятия духа его людям нужна хотя бы небольшая передышка. Нет, капудан-паша вовсе не собирался бежать из-под Очакова! Он хотел лишь, оттянувшись в море, навести порядок на своем флоте, ободрить растерявшихся и казнить трусов, а затем снова обрушиться всею силой на головы неверных и выполнить данное им султану обещание! Стараясь не шуметь, его суда начали поворачивать на выход из лимана. Ночь скрывала от противника этот маневр, и Гассан-паша был уверен, что преподнесет русским неприятный сюрприз, когда те с рассветом внезапно обнаружат, что турецкий флот, незаметно покинув лиман, уже находится в полной безопасности.
За час до полуночи на российских судах неожиданно для себя услышали яростную канонаду. Это, заметя крадущихся вдоль Кинбурна турок, заговорили пушки замаскированного на самом конце косы блок-форта. Наведением пушек командовал самолично Суворов.
— Видишь, фонарик вроде как по воде плывет, — показывал генерал-аншеф очередному артиллеристу. — Вот в него и лупи!
Огонь суворовских пушек был для турок совершенно неожидан. Разумеется, что маленький блок-форт был бессилен остановить огромный турецкий флот и не мог бы долго в одиночестве противостоять его артиллерийской мощи. Но он совершил иное! Попав под внезапный обстрел, турецкие суда заметались в панике, капитаны просто не понимали, что происходит вокруг, а команды, и без того бывшие под тягостным впечатлением вчерашнего поражения, теперь обезумели вконец. Всего лишь несколько залпов прозвучало с суворовской батареи, но этого было достаточно, чтобы превратить целый флот в скопище не поддающихся никакому управлению судов. В темноте, пытаясь вырваться из ставшего ловушкой лимана, они то и дело таранили друг друга, и тогда матросы в панике разряжали пушки по своим. Огромная палящая и сцепившаяся масса быстро потеряла узкий фарватер. И тут началось! То одно, то другое, а то и сразу по нескольку турецкие суда стали выскакивать на мель.
Темень. Крики. Гам. Пальба. Неразбериха… Когда же первые солнечные лучи осветили лиманные воды, русским морякам предстала картина незабываемая. Большая часть турецкого флота прочно сидела на песчаных отмелях, будучи не в силах оттуда стянуться. Со многих судов турки просто попрыгали на песок и там, сбившись в кучи, обреченно ждали своей судьбы.
Генерал-аншеф Суворов, худой и подвижный, велел подать ему полковой барабан. На нем он размашисто начертал пером всего четыре слова: «Принц! Атакуйте с богом!» Адъютант шлюпкой доставил записку адресату. На гребной флотилии все пришло в движение. Дружно ударили по воде весла. Галеры и канонерские лодки рванулись навстречу добыче. Прямо на ходу, под зорким оком вездесущего Алексиано, гребные суда перестраивались в боевой порядок, зайдя с тыла к сидящим на мели турецким кораблям. В азарте атаки флотилия попала было под огонь крепостных очаковских пушек, но отбилась и проскочила. Вскоре, обойдя двумя колоннами отмели, — она замкнула свой гибельный полукруг вокруг обреченных турок С высоких очаковских стен осажденные теперь могли лишь в бессилии взирать, как на их глазах безжалостно и безнаказанно уничтожается флот султана.
Ударили первые залпы, началась финальная часть Очаковского сражения. Наверно, не часто морские баталии имели столько зрителей, сколько было в тот день. За кровавым морским действом наблюдал очаковский гарнизон и команды линейного турецкого флота, державшегося неподалеку от лимана, моряки эскадры Поля Джонса, не могущие принять участие в битве из-за узкости фарватера и противного ветра, суворовские солдаты с Кинбурнской крепости.
А зрелище было незабываемое! Русские гребные суда умело и быстро окружили недвижимый турецкий флот. И началось! В одном месте бой пушечный, а в другом уже и абордируются вовсю. И если некоторые неприятельские суда сдавались без боя, то на большинстве дрались все же яростно. А сражаться турки умели! В одной из жестоких рукопашных схваток на палубе турецкого линкора пал кошевой атаман верных казаков Семен Белый. Капитан передовой галеры лейтенант Мякинин, раненный еще накануне, наотрез отказался покинуть судно и в атаке вновь был впереди всех, командуя своей галерой, лежа на палубе. В своей «отчаянной храбрости», как скажет о нем историк, Мякинин атаковал и поджег турецкий линейный корабль.
