Ведь запись поможет освободить Женину маму.
Конечно, текст был сумбурным, никакой четкости в мыслях, все загадками, вместо имен – прозвища, поэтому я и не догадывался об истинном смысле. Но Саша, которая прочла дневник Ады целиком и была в курсе прозвищ, все сразу поняла. И Женя тоже. И хотя дневник Ады исчез вместе с самой Адой, у Саши и Жени остались фотографии каждого листа, уже приобщенные к материалам следствия.
Женя застыл в центре кухни.
– Жень, ты как? – тихо спросил я и поднялся.
Он развернулся, посмотрел на меня дикими, страшными глазами, а затем крепко схватил за грудки. Было непонятно, то ли мне сейчас вмажут, то ли меня обнимут. Женя выдохнул и весь сжался. Он был выше меня, но сейчас почему-то казался маленьким и… безжизненным? В детстве у меня был большой грозный пес Райден, я помню, как катался на нем верхом. Когда он умер от старости, я с удивлением смотрел на его тело и думал, какой он, оказывается, маленький… худой, слабый. Женя мне напомнил Райдена. Он вдруг придвинулся, сгорбился и… положил мне голову на плечо. Раздался полувсхлип-полусвист, через несколько секунд – еще один. Женя плакал. Непривычно, искренне, так, как умел. Мне стало его очень жаль.
– Ну чего ты, Жень? Все хорошо. Твоя мама скоро будет с тобой. Все кончилось, плохое осталось позади.
В детстве каждый раз, когда я плакал, сестра пела мне песню про овечку. Я помнил ее, она меня здорово успокаивала. Интересно, что, если спеть ее Жене? Наверное, лучше не стоит, это будет странно. Так что я просто неловко обнял Женю, и он благодарно обнял меня в ответ. Мне казалось, мы простояли так вечность.
САША
Прошел месяц после пожара. Наши отношения с бэшками претерпели метаморфозу. Разделительные полосы мелом, белая и черная форма – все осталось в прошлом, война кончилась. Не было ни единого шанса, что вернется былая дружба, но все же нас теперь объединяла общая трагедия, один шрам. И это что-то значило.
Ашки и бэшки, которые в период войны держались в стороне и не участвовали в стычках, стали общаться. Но лидеры по-прежнему не ладили. Марк и его армия просто выстроили невидимую стену между собой и нами. То же самое сделали Север и его приближенные. Марк перестал существовать для Севера, а Север – для Марка. Я не знала, сколько это продлится. Мне казалось, что со временем эти двое снова начнут войну, но на этот раз она коснется только их двоих.
Я, так же как и Север, перестала существовать для Марка. Он не извинился, не раскаялся в своем поступке. Он по-прежнему чувствовал себя правым, и это было печально. Некоторых трагедия так ничему и не научила. После смерти Ады папа Дины временно переехал в ее квартиру – пока решал вопрос с документами о переводе дочери в старую школу в Москве. Женя поддерживал Дину, вообще ни на минуту не оставлял одну. В школе он всегда ходил с ней, вне школы пропадал у Дины дома либо вытаскивал ее на улицу или в гости. Он постоянно ее тормошил. Не давал уйти в себя или зациклиться на трагедии. Помогал пережить чувство вины и потерю матери.
Я смотрела на Женьку по-новому. Оказывается, не всегда его нужно спасать? Сейчас вот он и сам прекрасно спасал Динку. И, к своему удивлению, я осознала, что он замечательно умеет дружить. Просто уже не со мной.
* * *
Река, возле которой я стояла, совсем замерзла. За ночь выпало прилично снега, и идти было тяжело. Мои короткие сапожки промокли насквозь.
– Не могла назначить встречу в более романтичном месте? – не без сарказма поинтересовался Север, поравнявшись со мной и посмотрев на лед. Он поежился. – И почему тебя тянет к покойникам?
Мы стояли в том самом месте, где нашли тело Ады. Север повернулся ко мне правой стороной лица. Заживающий ожог на скуле делал его еще более суровым. На нем были старые мартинсы и новая кожаная куртка. Под курткой – черное худи. Капюшон худи, накинутый наполовину, открывал голову, и в волосах Севера запутались снежинки.
– Я все думаю… – заговорила я. – После смерти Ады я несколько раз перечитала ее дневник. Мне кажется, она бы не покончила с собой, не утащив на дно с десяток врагов. А значит, ей кто-то помог.
– Похорони ты уже это все, Сашка, – тихо посоветовал Север, выдержав паузу. И именно эта пауза навела меня на мысль, что Север тоже думал о таком исходе.
– Но ты ведь со мной согласен?
– Да, – нехотя признал он. – Я не думаю, что это было самоубийство. Ада и правда не такая. А мотив отомстить ей был человек у пятидесяти, не меньше.
– Я думаю, это чьи-то родители… – вздохнула я. – Ведь если бы Ада осталась жива, ее бы заперли в психушку. А психам-преступникам не дают сроков. Их держат в больницах, пока не решат, что они здоровы: могут и всю жизнь продержать, а могут и год… Вряд ли кого-то устроил бы такой расклад. Я была у Гложиков вчера. Сидела у них весь вечер. Конечно, я не верю, что это они, они сейчас ничего не видят вокруг, для них будто весь мир исчез. Но может быть, Ванины… или Ромины… или кого-то еще. А может, это не просто кто-то из родителей, а кто-то из тех одиннадцати Адиных одноклассников, кому она мстить собиралась…
Север не ответил. Ему как будто было все равно, кто это сделал.
– С третьей четверти я пойду во вторую школу, – тихо сказала я, решив переменить тему, и с опаской глянула на Севера: как он отреагирует?
Его лицо не выражало эмоций, он кивнул, как будто знал это.
– Не могу все время думать о том, что было по вине Ады, а что нет, – продолжила я, оправдывая свое решение. – Вряд ли Ада заставила Марка поверить в то, что затащить меня под мост и изнасиловать на глазах у его главного противника – классная идея. А Шепелюка и остальных убедила в том, что забивание меня камнями – панацея от всех проблем, – криво улыбнулась я. – Так что я больше не могу здесь оставаться.
– Для тебя это лучший выход, – одобрил Север.
Сердце больно укололо. Казалось, Северу все равно, что мы теперь не будем учиться вместе.
– А ты? – тихо спросила я и вдруг ощутила в груди робкую надежду. – Давай перейдем вместе?
Мысль о том, что мы с Севером снова сможем учиться вместе в новой школе в одном классе, заставила сердце колотиться быстрее. Север помотал
