Ладно, там, в книгах про дореволюционное время, но при советской власти… Осознание реальности пришло намного позже, во время развала Союза. А тогда нас в школе учили другому. Не то чтобы я не верил, а просто мой мозг отказывался допустить иную реальность, кроме той, которой нас учили. Ничем не оправданная зашоренность, что зачастую мешала видеть и понимать реальность.
Впрочем, иногда я доставал его расспросами о том, что и где во Мге находилось раньше. Мне трудно было представить, что всё изменилось настолько, что он, при всём желании не мог найти какой-либо малый уголок, что напомнил бы ему о детстве. Посёлок отстроили заново, и зачастую даже дороги проложили по-новому.
А он ходил, тихий и одинокий, пытаясь уловить дыхание ветра своего детства. Ходил и не находил ничего. Что могли ему рассказать «старожилы»? Расположение тропинок среди минных полей? Расположение первых землянок и бараков?
Война безжалостно уничтожила не только его детство, но даже память о нём. Не оставила даже холмика, чтобы преклонить колено.
Но на улице было лето. Пели птицы, играли дети, донимало комарьё. Бабульки сидели у подъезда. Возродившийся после войны из пепла, словно птица Феникс, посёлок жил, но уже новой жизнью.
ЗАДРИПАННЫЕ ДЕРЕВЦА
Всякое время имеет свои особенности. Лет двести назад путешественник передвигался на повозке, будь то дрожки или карета и полностью отдавался прелестям дороги с её неспешной суетливостью. Слушал пенье птиц, шелест трав. Цоканье копыт лошади. Звон колокольчика. Всё это навевало всяческие размышления, воспоминания. Да если ещё ямщик песню затянет. Тем более, что дороги были дальние. А постоянными попутчиками были вольный ветер, да пыль дорожная.
Время пролетает быстро. Так быстро, что и не заметишь. Вот уже вместо пыльных дорог асфальтовые шоссе, сохранившие в себе одну неприятную и в веках отмеченную особенность русских дорог — это ямы. Надо отдать должное — не везде и не всегда, но очень часто. Впрочем, я не об этом.
Так вот, время пролетает, и теперь каждый сам себе извозчик. На собственном авто «поливает» по автостраде, в основном не торопясь. Километров, эдак, восемьдесят — это если в населённом пункте. Или сто десять… с плюсом, если на трассе. Вместо заунывной песни надрывается аудиосистема. Ветер уже не постоянный попутчик, а бегущий наперегонки и постоянно отстающий соперник. Пыль тоже иногда встречается. Но так редко, что я не буду уделять ей внимания.
И вот среди всего этого великолепия двадцать первого века, на самой узкой дороге, обязательно найдётся «ямщик». Катится этот «ямщик» на своей таратайке и собирает за собой многокилометровый хвост. Никто не слышит его заунывную песню. Все, после старательного перебора «задушевных» слов богатого русского языка, борются с желанием либо нарушить правила, либо заснуть.
Вот так и я — ехал за «ямщиком», и наблюдал местный пейзаж. Постоянно пролетая по шоссе, давно уже не смотрю в окна. Всё кажется давно настолько привычным, что и смотреть не хочется. Но не в этот раз.
Вспомнилось, что когда-то, в летнем лагере нас возили на экскурсию именно по этой дороге. Запомнился скудный пейзаж. Задрипанные деревья моего детства, более похожие на кустарник. Пустынные берега вечно спешащей Невы. «Шведские мухи» настолько назойливые, что не просто не давали открыть глаза, а даже свободно вздохнуть. Такие длинные, узкие, со светлыми крыльями. Не знаю, как они правильно называются.
Мне тогда, да и потом долгие годы, казалось, что живу я в убогом крае. Настолько убогом, что даже деревья здесь не желают здесь расти. И действительно. Частные домики явно не утопали в зелени. Редкие деревца. Кустарник. Разве что лес. Впрочем, далеко не пришвинский.
И вот теперь наступило время, когда деревья стали большими. Нет, не произошло чудо. Просто прошло время. Природа, оправившись от людской злобы, залечила свои раны. Раскидистые деревья прижались к шоссе, поражая своей красотой. Кривые деревца редколесья выровнялись, набрались сил и устремились ввысь к солнцу. Теперь уже не корявые тощие загогулины, а мощные, красивые стволы услаждали мой взор.
Сколько же лет понадобилось природе, чтобы избавиться от последствий безмерной человеческой злобы, приведшей к величайшей трагедии. Целая жизнь. Сколько же ещё лет должно пройти, чтобы исчезли все раны. Сто? Триста?
«Ямщик», наконец, свернул с шоссе. Водители, обречённо тащившиеся за ним, облегчённо вздохнули и, надавив на педаль акселератора, рванулись в путь. Привычно заторопился назад пейзаж. Я, посмотрев на убегающий лес в боковое зеркало, грустно вздохнул. А ведь действительно, как похорошели наши места. Проскочило встречное авто. Дорога завиляла змейкой. Пришлось сосредоточиться. И только уже вечером, засыпая, я вдруг снова вспомнил задрипанные деревца моего детства.
ДЕЖАВЮ
Лучшие годы прошли, а, кажется, что жизнь только началась. Всё, кажется, сейчас всё только начнётся, нет, вот сейчас… и опять суматоха затягивает в свой извечный круговорот. И не успеваешь очухаться, как уже не утро, а вечер. Как уже не весна, а осень. Как уже не только не шестидесятые или семидесятые, а уже даже девяностые ушли в воспоминания. Словно я смотрю старое кино. Дежавю. Старый, добрый, позабытый сон. Всё прошло. Быстро. Очень быстро. Я торопился. Торопился жить. А надо было наслаждаться. Наслаждаться каждым часом, минутой, мгновением. Я и не понял, как дети выросли. Вдруг стали взрослыми. А вроде только вчера ходили за ручку, пугаясь, каждый раз, когда я хоть ненадолго отпускал их. Теперь же выросли и живут своей собственной жизнью, правда, в основном за мой счёт. И уж не то что за ручку, а даже не дотронься, не положи руку на плечо. Одно слово: взрослые. Неужели я тоже был таким же «взрослым» и глупым.
А, может быть, всё бы ничего, если бы не две вещи. Зеркало и здоровье. Я не хочу теперь смотреть в зеркало. Жуть. Смотришь на седину, припорошившую голову, и придумываешь какие-то глупые оправдания, вроде того, что седина украшает. Хоть, пожалуй, много бы отдал за то, чтобы избавиться от этого украшения. А лицо. Разве мог себе представить, что моё отражение будет так меня раздражать. Возникает один вопрос: за что? За время, за годы, что пролетели, словно птица. До чего избитая фраза. А как точно сказано. Раз — и нет. И только можно долго махать им вслед, глядя, как улетают, чтобы никогда не вернуться.
И вот тебе уже под пятьдесят. Нет, только без цифр. Хотя почему если пятьдесят рублей, это мало, а пятьдесят лет, это много? мало? Смотря для чего. Если начинать жить заново,
