врачей говорили мне, что я глупо надеялась, глупо молилась и заблуждалась, веря, что он выживет. Но, черт возьми, что еще я могла сделать?
Все должно было быть не так. Он должен был спасти мне жизнь в последний раз перед тем, как копы увезут Сета, оставив нам свободу, чтобы мы могли наконец спокойно жить вместе. Все должно было закончиться не так. Он не должен был умереть. Я спасла его. После того как тот трижды спасал мою жизнь, я наконец-то спасла его, и Солджер не должен был умереть, черт возьми.
Я резко вдохнула через нос, все еще наполовину заложенный от пролитых ранее слез, а затем прикрыла глаза рукой и снова заплакала.
Гарри положил свою большую, утешающую ладонь мне на ногу.
— Я знаю, милая, — произнес он, его голос был хриплым и хранил глубокую печаль.
— Я не могу жить без него.
В комнате не было воздуха, и я глотала воздух, с трудом переводя дыхание.
— Я не могу… я не могу этого сделать…
Гарри ничего не сказал. Он только кивнул со слезами понимания и оставил руку на моем бедре.
Мои родители приехали через несколько минут, оба бросились в приемную и вызвали новую волну слез в моих глазах.
— О, Рейн. О Боже, милая.
Мама бросилась ко мне первой, а папа пожал руку Гарри, потом Патрику, и все они быстро представились.
— Ты ранена? — Мама держала мое лицо в своих руках, осматривая меня, пока я пыталась покачать головой.
— Я в порядке, — ответила я, но на самом деле это было не так.
Может быть, я не пострадала физически — Боже правый, представьте, что бы случилось, если бы Солджера не было рядом, — но эмоционально? Психически? Удивительно, как я вообще могла держаться на ногах. Учитывая все, через что прошла, после стольких лет… это было чудо, что я вообще могла функционировать.
— После всего, что случилось, милая, — мамины глаза встретились с моими, радужка помутнела от ее собственных слез, — никто не станет винить тебя, если ты развалишься на части. Тебе позволено не быть в порядке.
Напряженные нотки ее голоса осели у меня в горле, образовав твердый, липкий ком эмоций, который грозил задушить меня до смерти.
Всегда есть кто-то, кому нужно, чтобы я держала себя в руках.
Поэтому я прочистила горло, проигнорировала боль, пронзившую мое сердце, и отвернулась от ее полных боли глаз.
— Со мной все будет в порядке, — сказала я ей, прекрасно зная, что, как только приду в душ, дам себе десять минут, чтобы мои осколки упали и рассыпались, прежде чем мне нужно будет встать и снова собрать их воедино.
Так я поступала.
Я всегда так делала.
Ной зашевелился на моем плече, прижался ко мне, как в детстве, а затем резко поднял голову и осмотрел комнату глазами, которые сразу же стали широкими, но все еще оставались мутными от затянувшегося сна.
— Где Солджер?
Бедный мальчик. Из-за того, чему он был свидетелем. Из-за того, чему тот подвергался, когда я так старалась защитить его, сделать все правильно. Теперь я чувствовала, что потерпела неудачу.
Боже, я подвела всех, кого любила.
С трудом сглотнув, я сказала:
— Детка, он все еще в оп…
Краем глаза увидела, как в приемную вошел мужчина в медицинской одежде. Гарри первым вскочил на ноги, и я последовала за ним, ощущая, как с каждым ударом сердца меня охватывает тошнотворная паника.
Ной был рядом со мной, родители и Патрик стояли рядом, когда я спросила:
— Как он?
Доктор переводил взгляд с одной пары глаз на другую, обращаясь ко всем нам с выражением мрачного сожаления, которое с каждой секундой все больше опустошало мою душу.
И с каждой секундой, каким-то образом зная, что он собирается сказать, я думала о тех последних минутах, которые были у меня с Солджером.
О тех минутах, которые, как я знала, будут преследовать мои сны и все, что между ними, еще долгие годы — да что там, может быть, даже навсегда. Секунды перед тем, как приехали парамедики, вернули его и забрали. Те, в которые я держала его за руку, осознавая, как кровь покидает его тело и скапливается вокруг нас обоих. Поглощая нас в черную дыру, где, возможно, мы оба могли бы жить вместе — там, где нас не коснулась бы никакая беда, никакая боль или страдания. И я сказала ему, что люблю его. Говорила ему это снова и снова, и снова, и снова, потому что, если это было последнее, что Солджер когда-либо слышал, он заслуживал знать это. Каким бы ненавистным он ни был для некоторых, в конце концов, тот был любим.
И всегда будет любим.
Моя решимость держать себя в руках уже рушилась, когда доктор снова поднял взгляд на меня. Мои колени подкосились, но руки крепко держали Гарри и Ноя.
— Как он? — повторила я, желая, чтобы этот человек просто перешел к делу и рассказал нам то, что мы уже знали.
Врач сглотнул и изобразил извиняющуюся улыбку. Улыбка говорила о том, что подобные новости никогда не доставлялись так легко, независимо от того, сколько раз ему приходилось быть посыльным.
— Мне очень жаль, — сказал врач, удерживая мой взгляд. — Боюсь, все выглядит не очень хорошо.
Солджер трижды спасал мою жизнь, прежде чем я однажды спасла его. И когда кирпичи, скреплявшие мои стены, рассыпались, оседая пылью на пол в той комнате ожидания, я поняла, что этого было недостаточно.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
ВРЕМЯ УХОДИТЬ
СОЛДЖЕР
В одиннадцать лет у меня развился парализующий страх смерти после того, как я стал свидетелем того, как мой дедушка замертво рухнул на тротуар перед нашим домом, а через несколько лет наблюдал, как моя бабушка внезапно и скоропостижно умерла от рака.
Мое отрицание было сильным — неприступная башня в центре моего сознания и всего, что я делал. И жил
