повода ратных людей войной на киргиз! Казаки захватили многий полон! Захватили и племянницу и двух племянников киргизского князька Ишея! Отдали их Шаховскому. А Шаховской выкуп взял, но детей не отпустил, крестил их и увез с собой в Москву! После того киргизы и стали мстить набегами!..
Когда он закончил, то заговорил Сулешев, резким, трескучим голосом, тоном приказания новому управлению, и ему, князю Дмитрию.
– Обо всём этом предписывалось нам разыскать и напомнить томским воеводам, чтобы никаких задоров с киргизами сами не начинали! И не посылали бы войной ратных людей без государева указа!..
И от этого, его приказного нравоучительного тона, у князя Дмитрия, мягкого по натуре, появилась неприязнь к нему, к этому волевому и злому человеку. Мелькнула у него и мысль, что только что зачитанным делом ещё придётся разбираться и разбираться. Такие дела, задоры с инородцами, быстро не проходят.
– А вот эта грамота по делу твоего друга, Дмитрий Тимофеевич, – робко глянув на Сулешева и натянуто улыбнувшись, обратился Мартемьянов к Трубецкому, когда Сулешев наконец-то замолчал.
Князь Дмитрий вопросительно посмотрел на него.
Дьяк, подмигнув ему, стал зачитывать грамоту.
В грамоте говорилось о возвращении в Москву по челобитью боярина Дмитрия Михайловича Пожарского двух его дворовых ребят, сосланных в Сибирь три года назад за намерение бежать в Литву… Эту грамоту без обсуждения приняли к исполнению.
И тут же была грамота о розыске бежавшего из Москвы попа Тимофея.
– С приметой он! – сказал дьяк. – Нос с конца резан!..
Были ещё грамоты о судовых и о соляных делах, о беглых людях и прочие мелкие распоряжения.
– Всё, Герасим, всё! Тоже мне – разошёлся! – грубо остановил Сулешев дьяка. – Завтра обойдём город и острог! А потом уже, Дмитрий Тимофеевич, получишь вот эту печать! – показал он князю Дмитрию печать города.
Там, в центре большой круглой деревянной печати, были искусно вырезаны два каких-то зверя, стоявшие на задних лапах. Их разделяла стрела, и ещё была надпись «Печать государева Сибирского города Тобольска».
На следующий день они, всем составом воеводского управления, пошли в обход города и посадов.
Сулешев, шагая рядом с князем Дмитрием, стал рассказывать ему о городе.
Тобольск, рубленый деревянный город, сначала был построен на Троицком мысу. Затем его перенесли на другую сторону Прямского взвоза, на мыс Чукман. Сделал это, по указу Бориса Годунова, воевода Семён Сабуров…
– А как наводнения! Бывают? – перебил его князь Дмитрий.
– Да. На Нижнем посаде, в прошлом году, избы поломало, скот унесло… Высокий яр подмыло. Вон там – со стороны Иртыша!..
– А где воду берёте для питья?
– С Иртыша. По Казачьему взвозу поднимаем или Прямскому.
– А почему не отрыть колодцы?
– Рыли. С Москвы прислали колодезных мастеров. Рыли у Торговой бани. В девичьем монастыре тоже. На девять саженей рыли – и никакой воды!
И они снова вернулись к документам, к незавершённым делам.
– Вот! – тяжело вздохнув, показал Мартемьянов на целую пачку грамот и челобитных, обводя сочувственным взглядом всех, мол, не в его власти остановить эту пытку. – Всё о Пелымских делах!
– Ты не тяни, Герасим! Зачитывай только важные! – раздражённым голосом приказал ему Сулешев.
Вчера, после обхода города, он затянул к себе на двор князя Дмитрия. И там они здорово напились, выясняя отношения. И сейчас он мучился с похмелья.
Князь же Дмитрий к концу вчерашней пьянки понял, что Сулешев не такой уж и дурной человек. Просто он татарин, к тому же крымский…
В этой пачке оказались отписки воеводы Пелыма Ивана Вельяминова о воровстве и непослушанье боярских детей, князьков Исака и Перфирья Албачевых, Фёдора и Василья Кондинских и Андрея Пелымского. Обвинял Вельяминов и подьячего Путилу Степанова и служилых людей. Все они во время постройки острога возмущали торговых людей, чтобы помешать ставить острог…
– Ты что так подробно-то! – заворчал Сулешев, метнув на него сердитый взгляд. – Они ознакомятся потом! – кивнул он головой в сторону подчиненных князя Дмитрия.
Мартемьянов смутился под его взглядом и коротко, не зачитывая, перечислил остальные грамоты.
Из грамот и челобитных было ясно, что те, кого обвинял Иван Вельяминов, не остались в долгу. Они подали челобитные на Вельяминова, что тот, мол, покупает у вогулов ребят и держит их в холопах…
В общем, рыльце оказались в пушку и у тех и у других, искавших праведного суда у государя.
К концу это целой воровской эпопеи князь Дмитрий не выдержал.
– Все вы, Вельяминовы, воры! – тихо, но с силой произнёс он, глядя исподлобья на Вельяминова, чувствуя, как раскалывается голова после вчерашней пьянки, а в груди с чего-то накапливается злоба.
Мирон ответил ему таким же взглядом, позеленел, но смолчал. Зато он поквитался с ним потом, когда дьяк закончил просмотр всех грамот и отписок, а Сулешев объявил, что этого сегодня хватит.
– А твой двоюродный брат, князь Юрий, из твоего же рода, Трубецких, бежал в Польшу! Продался королю! Изменил царю! Твой же род обесчестил! – бросил он при всех в лицо князю Дмитрию.
Они снова здорово поругались.
После этого очередного скандала с Вельяминовым, домой он вернулся разбитым. Болело сердце, теснило грудь, и голова кружилась. Он думал, что это после пьянки.
Анна Васильевна, увидев его такого, всё поняла без слов, испугалась, засуетилась вокруг него.
– Митенька, ляг, отдохни, отдохни… – стала уговаривать она его.
Но он, возбуждённый, не в силах сидеть на месте, заходил по избе. Он ходил и ходил… И вдруг он почувствовал усталость. Она стала медленно наваливаться на него. Сначала отяжелели ноги, затем руки. Он еле поднимал их, ещё сопротивлялся, но уже был готов прилечь… И он прилёг на лавку, куда жена положила ему под голову подушку и сама присела тут же.
Анна Васильевна была рядом…
Он успокоился, взял её руку, прикрыл глаза… И уснул…
Он умер во сне. Он даже не осознал того, что умирает. У него просто остановилось сердце. Он устал от жизни. Хотя и был ещё нестар.
Глава 23
Государева радость
Февраль 1626 года с самого начала выдался студёным, с ветрами, пургой, обильными снегами, заносами. Завьюжило… Затем небо, побаловавшись три дня, разъяснилось, выглянуло солнышко, ни облачка, и заискрился снег… Правда, было холодно.
Князь Григорий Волконский отдыхал от дел государевых, дальних посылок. Все его дела на какое-то время замкнулись в Москве.
Да и предстояло важное событие: выборы новой невесты государя Михаила Фёдоровича. А это будет уже третья избранница царя. И все беспокоились. Беспокоиться же было с чего. Первую невесту царя, Хлопову Марию, отравили ещё в невестах. К счастью, не совсем. Она оправилась, но прошёл слушок, что она, дескать, больна и не годна для государевой радости, для рождения наследника. Вторая невеста
