имеет возможность уйти, — его плечи, казалось, вздохнули. — Всегда существует так много правил, Тринити, так много ожиданий, даже для Бога и, несомненно, для главного принца.
Дрожь пробежала по моей коже. Нет, не было никакого способа…
Арахис посмотрел на меня, и да, его лицо определённо стало более осязаемым.
— Ты была права, понимаешь? Когда ты сказала, что должны быть признаки того, что с Гавриилом что-то пошло не так. Что должны были быть какие-то знаки.
Я отступила назад, наткнувшись на стену.
— И они были. Ты также была права, когда сказала, что ты — лазейка. Оружие, которое можно было пронести мимо клятвы никому не причинять вреда. По крайней мере, вначале это было всё, чем ты была, но потом я узнал, как и почему Бог может и будет делать всё для Своих детей, — появилась улыбка. — Что иногда даже Бог нарушал правила.
Я была полностью прижата к стене, моё сердце колотилось так быстро, что не было никаких сомнений, что я была очень жива.
— Архангел не может оставаться на Земле и среди душ в течение какого-либо реального времени. Слишком много ответственности и слишком много последствий. Присутствие одного из них привлекло бы слишком много внимания со всех сторон, — сказал он, и в центре его груди начало появляться едва заметное белое свечение. — Но, как и Бог, я не мог уйти от своего собственного творения. От моей плоти и крови.
Сияние из центра его груди омыло всё остальное тело. Небесный свет пульсировал интенсивным белым светом — таким светом, который, как я знала, души видели перед тем, как уйти. На него было тепло и терпимо смотреть, наблюдать.
Арахис изменился.
Его тело вытянулось, а плечи расширились. Копна каштановых волос посветлела, став цвета солнца. Его черты ожесточились, теряя полноту молодости, к которой я привыкла. Старая футболка с Белой Змеёй превратилась в белую тунику без рукавов, а рваные джинсы превратились в льняные брюки жемчужного цвета. И его кожа… непрерывно менялась оттенкам человеческой кожи, прежде чем осесть где-то посередине.
— Итак, — сказал он голосом, который не принадлежал Арахису. — Я сделал всё, что мог, чтобы присматривать за тобой.
Мой отец, архангел Михаил, стоял передо мной.
— Срань господня, — прошептала я.
Он рассмеялся, он действительно рассмеялся, и это был странный звук, знакомый и всё же незнакомый. Это напомнило мне смех Арахиса, если бы этот смех вырос.
— Я не удивлён таким ответом.
Мне казалось, что мои глаза вот-вот выскочат из орбит.
— Ты… Есть… — я покачала головой. — Это по-настоящему?
Он кивнул.
— Но где же Арахис?
Эти белые глаза потеплели. Я не знала, как это возможно, но это было так, потому что они это сделали.
— Я Арахис.
— Это невозможно. Арахис был подростком. Он подросток, и он умер в 80-х годах…
— На концерте «Вайтснейк», после того, как он забрался на вершину башни громкоговорителей, а затем разбился насмерть? — закончил он за меня. — Ты когда-нибудь слышала о чём-нибудь более нелепом?
Ну, нет.
— Позволь мне сказать тебе, что люди нашли невероятно странные способы умереть, и был один, который умер таким образом. За исключением того, что он был старше, и история его смерти позабавила меня. Он запомнился мне на долгие годы.
— История… его смерти… позабавила тебя?
— Так и было, поэтому я позаимствовал его смерть.
Он наклонил голову — о, боже, она наклонилась так, как это часто бывало, когда Арахис смотрел на меня.
— Тебе следует присесть.
Я не могла пошевелиться.
— Арахис не был настоящим?
— Арахис настоящий, — поправил он. — Он, ну, в общем, плод моего воображения. Проявление или проекция меня, когда я был… моложе, гораздо более раздражающим ангелом, склонным ко всяким вещам.
— Например, прокрасться в ванную, когда Зейн принимал душ? — я завизжала, как настоящий птеродактиль.
— Когда ты так говоришь, это звучит извращённо.
— Потому что это извращение.
О, боже, зачем мне вообще объяснять это кому-то, не говоря уже об архангеле?
— Мне было любопытно узнать о человеке, который, как я знал, будет владеть сердцем моей дочери. Не то чтобы я смотрел туда, куда не следовало, — он пожал плечами. — Кроме того, в этом мире нет ничего, чего бы мы не видели миллион раз раньше.
— Почему-то от этого становится только хуже, — пробормотала я.
Одна сторона его губ скривилась.
— Это так по-человечески с вашей стороны намекать, что буквально за всём стоит сексуальная мотивация. Новость, Тринни, — сказал он, и каждый мускул в моём теле сжался. Он так походил на Арахиса. — Это не так.
— Думаю, мне нужно присесть.
— Присядь.
Я этого не сделала.
— Ты смотрел, как я сплю! То, как ты говоришь? То, что вылетает у тебя изо рта, ужасно!
— Как я уже сказал, Арахис-плод моей юности, — объяснил он. — Я был довольно несносен, когда был молодым ангелом. Спроси Люцифера. Он может это подтвердить.
— Но все эти вещи 80-х годов…
— 80-е годы всегда забавляли меня. Музыка. Волосы… — он сделал паузу. — Трико. Очень интересное десятилетие, которое доказало, что вы не видели всего этого, когда думаете, что видели.
О, боже.
Арахис был моим отцом.
Мой отец был Арахисом.
Тогда я действительно села, прямо там, на пол.
— Возможно ли, что у меня был, я не знаю, инсульт, и это всё объясняет?
— Это даже не имеет смысла, — прошло мгновение, и мой отец выглянул из-за кровати. — Тебе было бы легче видеть во мне Арахиса? Я могу снова превратиться в него. Я просто не могу поддерживать проекцию очень долго.
Понимание ударило меня по голове.
— Вот почему ты всегда исчезал! Даже в общине. Я просто думала, что ты уходил заниматься… призрачными вещами.
— Проекция требует моего внимания. Не очень много, но достаточно, чтобы это могло отвлекать. Ты хочешь, чтобы я снова превратился в него?
— Нет. Это было бы… это было бы ещё более странно, и я не думаю, что смогу с этим справиться.
Он кивнул и сел в ногах кровати. Он молчал.
А я — нет.
— А как насчёт всего этого чистилища? Когда ты сказал, что тебя втянули в это?
— Это случилось, когда Зейн Пал. Не со мной, а с тем, кто не двигался дальше, — он положил руки на колени. — Я подумал, что для тебя было бы важно знать последствия его Падения, даже если оно было временным.
Хорошо. Что ж, воздействие понятно. Не знаю, что это изменило, и по какой-то причине это казалось случайной, бессмысленной вещью, которой родитель попытался бы научить ребёнка.
— Ты избегал Зейна после того, как он Пал, потому что он бы знал, не
