Книга Он уже идет - Яков Шехтер

Он перевел взгляд на полуоткрытую дверь, в проеме виднелась коренастая фигура начальника стражи. Он бы давно схватил наглеца, но, видя, что его высокопреосвященство беседует с ним, замер в нерешительности, ожидая знака.

Архиепископ поставил кубок на столик, взял тяжелый золотой колокольчик и несколько раз взмахнул им. На звук, оттеснив начальника стражи, моментально явился слуга.

– Проводи этого человека к секретарю, – усталым голосом произнес архиепископ. – Пусть без промедления займется его делом.

Секретарь, итальянский аббат, присланный святой инквизицией, служил у его высокопреосвященства пятый год и прекрасно разбирался в намеках, неразличимых для постороннего уха и глаза. Архиепископ велел осторожно замять дело, но, выслушав посетителя, секретарь пришел в возбуждение. Его внутренний голос не говорил, а просто кричал, что тут все совсем не так просто.

– Что вы предлагаете? – спросил он, внимательно разглядывая рыжую, с полосами благородной проседи бороду посетителя. Аббат давно выработал манеру смотреть вроде бы в лицо собеседнику, но так, чтобы у того возникало ощущение, будто его не видят в упор.

– Я предлагаю, – твердо произнес посетитель, – устроить засаду возле колодца и взять жида с поличным. А дальше вы сумеете развязать ему язык.

– Это да, – усмехнулся аббат. – Это мы умеем. Хорошо, быть по-вашему.

Сидеть на куче мягкого сена – невеликий труд, но Зуся устал даже от него. День казался нескончаемым, оранжевое солнце словно приклеилось к васильковому небу. Мерно стучали копыта битюга, скрипели колеса, похрапывали по очереди конвоирующие Зусю разбойники, а он не находил себе места от тревожных мыслей. То и дело, запуская руку в карман, Зуся ощупывал бархатный мешочек с землей и холодел от страха. То, что показалось ему в начале бредом сумасшедшего, теперь выглядело куда опаснее. Прошло несколько долгих часов, прежде чем он решился признаться самому себе, что попал в лапы нечистой силе.

Откуда-то налетел порывистый ветер, пригнал низкие серые тучи. Сразу стало сумрачно, тяжелые капли дождя застучали по плечам и шапкам. К счастью, за поворотом дороги показался постоялый двор, и, когда ливень картечью ударил по старым ветлам, телега была уже под крышей.

Славно сидеть в теплой зале шинка, слушая, как стучит дождь по окнам, как воет ветер во вьюшке жарко натопленной печи. Славно прихлебывать дымящийся чай из большой кружки, чувствуя, как уют и покой разливаются по телу. Но не успел Зуся насладиться мимолетным счастьем отдыха, как стол перед ним начал заполняться тарелками, уставленными грубой снедью, – его спутники решили пообедать.

– Давай с нами, – предложил возница, обнажая желтые от табака зубы. – Бери миску, хватай чарку и наяривай.

– Я еврей, – выставил перед собой руки Зуся. – Такого не ем.

– Глупости, глупости, – настаивал возница. – Никто не видит, никто не узнает. Когда еще доведется столь славно перекусить?!

Он впился зубами в жареную свиную ножку и замычал от удовольствия.

– А ты припомни, – усмехнулся один из охранников, вгрызаясь в свиные ребрышки, – в чем топтались эти ножки?

– Зачем об этом думать? – отмахнулся возница. – Думать нужно только о хорошем.

– Правильная мысль, – согласился второй охранник. – За нее стоит выпить. Давай, Зуся, понужай с нами.

– И правда, Зуся, – вскричал возница. – Ладно, есть ты не хочешь, так хоть выпей за компанию. Водку ведь ваш брат принимает?

Чтобы отвязаться, Зуся выпил чарку крепкой, чистой водки и сразу сладко захмелел. Все стало казаться не таким уж страшным, рожи попутчиков не столь разбойными, а его положение вовсе не бедственным.

Ливень кончился так же внезапно, как начался. Разбойники наспех доели, выкатили телегу и двинулись дальше. Облака унесло ветром, красное золото заката стояло над вечереющей лиловой Галицией. От усталости и от водки Зусю разморило, и, свесив голову на грудь, он крепко заснул под мерный стук копыт.

Очнулся он уже в темноте, дрожа от холода. Судя по луне, была глубокая ночь, он проспал как убитый много часов. Пытаясь согреться, Зуся обхватил себя руками и сразу почувствовал утолщение в том кармане, где лежал бархатный мешочек с землей. Запустив руку внутрь, он сразу понял, что содержимое мешочка изменилось. Земли стало больше, и в ней прощупывалось нечто твердое, вроде камушков, которых раньше не было.

«Они чем-то меня опоили, – понял Зуся, – и подменили содержимое мешочка. Понятно, что не для моего блага, Самуил явно затеял какую-то гадость».

Минут десять Зуся бездумно разглядывал луну. Сейчас он понимал волков, ему тоже хотелось выть, выть от тоски и безысходности.

«Идиот, – сказал он сам себе с пронзительной ясностью. – Во что ты вляпался? Если поляки поймают тебя высыпающим непонятное зелье в колодец на рынке, как ты сможешь это объяснить? Расскажешь им про чистых католиков, святую землю и примаса Куровского? Ты закончишь свои дни в пыточной камере, а потом на костре. Идиот!»

Стук копыт превратился в барабанную дробь, возвещающую о начале казни. Зуся поднял веки и посмотрел на приоткрытую дверь в комнату, на внучку, застывшую рядом с его постелью, и проклял ту минуту, когда согласился на предложение Самуила.

«Что я делаю, куда лезу? – с горечью подумал он. – Жизнь уже прожита, что я там добуду в этом Кракове? С таким трудом зарабатывал долю в будущем мире и сейчас ее лишусь, непонятно ради чего. О, Всевышний! Если Ты решил забрать меня, забери прямо сейчас, не мучай!»

Зуся опустил веки и снова оказался на катящей в Краков телеге, под черным куполом ночи, усеянным мириадами равнодушно мигающих звезд.

«Это не настоящая жизнь, – думал Зуся, – а только ее отражение в моей голове. Все прячется внутри меня, все зависит от моей мысли, моего понимания. Я могу уйти из него по своему желанию, а могу остаться и поглядеть, что будет дальше.

Но если так, что же такое настоящий мир и есть ли он вообще? И будущий, неужели он тоже внутри моей памяти? И почему мне так горько и больно, почему все кажется ужасающе грубым и пошлым?»

Разбойник справа зычно рыгнул, а его товарищ, сидящий слева, в ответ громко выпустил газы.

– Оп-па! – воскликнул возница, и все трое весело зареготали. Не в силах больше это сносить, Зуся засунул руку в карман, проник дрожащими от волнения пальцами в нутро бархатного мешочка, вытащил твердый шарик, сунул его в рот и что было сил сжал зубы.

Засада, посланная аббатом, напрасно прождала целый день и всю ночь. Когда небо над Ратушной башней из черного превратилось в фиолетовое, а затем в бледно-розовое и стало понятно, что уже никто не придет, раздосадованные солдаты